Тут Никитушка увидел Выговского и бросился к нему обниматься:
— Дядя Тохес, дядя Тохес.
Похоже, до конца своих дней ему не избавиться от прилипшего прозвища. Антон Семенович схватил мальчугана в охапку и подкинул вверх.
А Крутилин приказал Степаниде достать из ледника белый лиссабончик[28]
. Когда тот хорошо охлажден — идеален под фрукты. Выслушав Выговского, Иван Дмитриевич заметил:— Тарусов платит тебе жалованье. Потому все нарытое тобой принадлежит ему, как хочет, так и распоряжается. А ты терпи. Терпи и учись. Придет время, сам Тарусовым станешь.
— Дело не в нем. В Александре Ильиничне. Она его науськала.
— Будь и к ней справедлив. Она по-своему права. Без ее помощи мы разносчицу панталон месяц бы искали. Конечно, рано или поздно нашли бы. А что толку? Суд-то завтра. А у Александры Ильиничны, надо признать, талант. Талант ищейки. Никогда не думал, что и у женщин такой встречается.
Выговский тяжело вздохнул.
— А ты, Тохес, молодец. Моя школа. Такое дело раскрыл. Самого Ломакина под суд подвел. Горжусь. — От избытка чувств Иван Дмитриевич привстал и облобызал бывшего подчиненного. — И что опасениями пришел поделиться, тоже молодец. Мыслишь правильно. — Желейкина в большой опасности. У Ломакина не только полиция и судьи прирученные есть.
— Не может быть! — воскликнул Выговский.
— Потому охрану ей обеспечу. С самого выхода от Тарусовых. И после суда что-нибудь придумаю.
— Если Ломакина отправят на каторгу, сие не потребуется.
— Про Ломакина еще бабушка надвое сказала — адвокаты у него не хуже Дмитрия Даниловича, про судей я уже говорил. И даже находясь на каторге, Ломакин сможет удушить кого угодно. Попробую-ка я убедить Федю, — так за глаза Крутилин называл обер-полицмейстера Треплова, — выписать Желейкиной новый паспорт. Пусть уезжает в другой город. С ее-то красотой нигде не пропадет.
— Да уж… Хороша.
— Потому в суд приду лично. Вдруг в благодарность и мне что перепадет?
С самого утра Выговский уселся за бумаги по искам Фанталова, а Дмитрий Данилович принялся изучать дело столяра Шалина, которого ему предстояло сегодня защищать. Изредка он задавал Антону Семеновичу вопросы, тот сухо отвечал. В половину двенадцатого в кабинет вошли Александра Ильинична и кот Обормот. Дмитрий Данилович принялся ласкать хвостатого:
— Что, рыжий, никак и ты в суд собрался?
— Он бы с радостью, — заверила мужа княгиня. — Ох и любитель пошляться.
— Нет, — решительно возразил князь. — Обормоту в суд нельзя. Его там арестуют и осудят за воровство — вчера у Матрены селедку стащил.
— Значит, останется дома.
— Желейкина готова? — уточнил Тарусов.
— Опять плачет.
— Ее можно понять. Рискует жизнью. Антон Семенович, собирайтесь, нам пора, — позвал помощника князь.
— Я не пойду. Дел очень много.
— Дорогая, оставь нас, — велел супруге Тарусов.
Сашенька, отлично понимавшая, что Выговский устраивает «забастовку» из-за нее, фыркнула, но удалилась.
— Антон Семенович, послушайте. Понимаю, вы обижены. И я сам дал повод и причину. Но поймите, пожалуйста, обстоятельства изменились. И исключительно благодаря вам. Если пару дней назад перед защитой стояла задача лишь облегчить участь Шалина, уменьшить степень его вины, а следовательно, и срок наказания, то теперь мы имеем возможность оправдать его. Очень глупо терять ее из-за вашей неопытности. Согласитесь, что пока вы не готовы бороться в суде. Еще раз хочу подчеркнуть: ваши заслуги никто не преуменьшает. Но подчеркну и другое: мы делаем одно общее дело.
Выговский привстал:
— Уверен, вы и без меня отлично справитесь, Дмитрий Данилович.
— Хорошо, будь по-вашему.
Из-за забастовки Выговского сопровождать Желейкину пришлось Сашеньке.
В ожидании вызова в зал они уселись в коридоре Окружного суда. От нечего делать княгиня принялась читать кем-то забытую на скамье газету. Быстро проглядев новости, наткнулась на криминальный фельетон[29]
.