Убийца из прошлого

«Вечера той счастливой для себя недели Дмитрий Иванович проводил в лучших салонах Петербурга. Прежде дорога туда была ему заказана — как и полтора столетия назад, служба в полиции высшим обществом презиралась. Однако после поимки убийцы Кобылин стал желанным гостем на великосветском паркете. Фрейлины и флигель-адъютанты, командиры гвардейских полков и статс-дамы — все теперь искали общества Дмитрия Ивановича.

В среду его вызвали в Зимний дворец. Сам Государь удостоил Кобылина аудиенции и наградил орденом Святой Анны второй степени с императорской короной. По сему случаю вечером в третьем Парголове Дмитрий Иванович закатил банкет и в четверг не явился на службу, протелеграфировав, что болен. Что полностью соответствовало истине: только к полудню Дмитрию Ивановичу удалось разлепить глаза и встать с постели. Промучившись головной болью до пяти вечера, Кобылин сдался и велел подать водки. Тотчас полегчало, и он потребовал еще. Супруга принялась возражать, мол, не далее как вчера описывал преступления, что совершались когда-то из-за пьянства. Кобылин разозлился и стукнул кулаком по столу. Да так, что чашки подпрыгнули. Супруга, вся в слезах, выскочила, а кухарка тут же подала запотевшую рюмочку. Только Дмитрий Иванович выпил и закусил артишоком, как услышал знакомый шум. Никак управляемый воздушный шар?

Накинув на пижаму пальто, Кобылин выскочил на крыльцо: точно, шар сыскной полиции. Неужели опять что-то случилось? А может, подчиненные просто решили «подлечить» начальника после вчерашнего?

Так или иначе, пора было одеваться. Дмитрий Иванович прошел в кабинет и привел себя в порядок. Через несколько минут в дверь постучал Алтуфьев:

— Ваше высокородие. Снова убийство. Двойное!

— Да что ж такое! — воскликнул в сердцах Кобылин.

На этот раз летели долго, мешал сильный встречный ветер. Только через два часа они приземлились в Рыбацком, новом районе, заселенном фабричными. После вчерашних излишеств забраться на пятый этаж доходного дома оказалось нелегко, Дмитрий Иванович пару раз делал остановки, дух переводил. И вот наконец нужная квартира. Если и имелись там следы преступника, их уже затоптала наружная полиция — городовых в комнату набилось человек двадцать. На кровати лежала жертва, Поксуйко Евстолия Матвеевна, двадцати шести лет, из крестьян, светловолосая, склонная к полноте. Была прикрыта грязной простыней.

Кобылин распорядился простыню сдернуть.

— От чего наступила смерть? — спросил он у доктора.

— Ремнем удушили. Потому глаза и выпучены.

— Второй труп где? — осведомился Кобылин у городовых.

— Во дворе, в ретираднике.

Пришлось спускаться вниз. Филафей Мартынович Верещакин зашел опорожнить кишечник, а дверь на крючок не закрыл. Так и помер со спущенными портками, сидя над дыркой — убийца проломил ему череп.

— Опять ломик? — спросил Кобылин доктора.

— Похоже на то.

— Орудия, которыми совершены преступления, найдены? — поинтересовался Кобылин у полицейского пристава пятого участка Правобережной части.

— Никак нет, — отчитался тот по-армейски. — Ни ремня, ни ломика. Убийца унес их с собой.

— Почему об убийце в единственном лице говорите? Считаете, преступления связаны?

— Не считаю, уверен. Покойная Поксуйко путалась с Верещакиным. Каждую неделю он ее навещал. Подозреваю, муженек Евстолии Матвеевны про то узнал и любовничков подкараулил.

— Задержали его? — уточнил Кобылин.

— Никак нет. Ждали вашего высокородия. Вдруг ошибаемся? У нас-то опыта в подобных делах нет. А вас вчерась сам Государь отметил.

Пристав развернул газету, что держал в руках. На первой полосе красовался двигающийся фотографический портрет — начальник сыскной полиции докладывает императору о раскрытии преступления. Свидетельство славы, так радовавшее вчера, сегодня хотелось растоптать на булыжной мостовой. Уж таковы нравы в полиции — теперь, после монаршей оценки, коллеги-завистники только и ждут случая вывалять Кобылина в грязи. Ишь как гадко пристав улыбается.

— Где служит Поксуйко? — строго спросил Дмитрий Иванович.

— У него, — пристав пальцем указал на лежавшего в ретираднике Верещакина. — Филафей Мартынович держит, пардон, держал дюжину лошадей, столько же саней и экипажей. Нанимал извозчиков, те отдавали ему половину заработка.

— На какой бирже Поксуйко стоит?

— У театра «Буфф». Здесь недалече.

— Тогда полетели, — скомандовал Кобылин.

— На шаре? Право, не стоит, ваше высокородие, — остановил его пристав. — Вдруг испугаем, вдруг скроется? Давайте в пролетках.

Так и сделали. Поксуйко оказался на месте. Его экипаж окружили агенты и городовые, извозчика задержали. При осмотре пролетки под пассажирским сиденьем обнаружили широкий кожаный ремень и окровавленный ломик, точно такой, каким убили процентщика Перепетуя.

Поксуйко сперва изображал недоумение. Когда же его обвинили в убийствах, разрыдался. Мол, до сей минуты про трагедию не знал, как уехал из дома в пять утра, так и катается.

Через полчаса подъехала карета с зарешеченными окнами, и Поксуйко увезли. Дмитрий Иванович со своей командой погрузился в шар, который величественно поднялся в лучах искусственного солнца и поплыл в центр города вдоль Невы.

Когда полицейские разъехались, господин в черном ватерпруфе наконец-то вышел из-за угла, за которым прятался. Он снова был доволен:

— И второй враг мертв. Смерть настигла его именно там, где заслужил. В сортире! Мерзкая тварь. Зачем я задушил его любовницу? Потому что ненавижу блудниц. Какой же тюфяк у нее муженек! Знал ведь про их шашни, но ничего не предпринял. Пусть теперь тачку покатает. А Кобылин в очередной раз продемонстрировал тупость. Подкинутый мной томик Шекспира, раскрытый на «Отелло», не заметил вовсе. А уж заглянуть покойнику в глаза было прямой его обязанностью. В Америке любой городовой знает, что на сетчатке глаз отпечатается виденное перед смертью. А Верещакин видел меня! Не смог я отказать себе в удовольствии улицезреть ужас в его глазах».