Убийца из прошлого

— Я что тебе недавно втолковывал? Свидетелей убивать себе дороже, одни ненужные подозрения на наши головы. Сегодня же дай портье расчет и вели убраться подальше.

В номер, в котором уединились Добыгин с Малышевым, кто-то постучал. Крепко, настойчиво. Полковник вздрогнул. А вдруг Крутилин, опросив после событий в квартире Тарусова Желейкину, обо всем догадался? И пока он с Малышевым лясы точил, прижал к ногтю злосчастного портье? Добыгин кинул взгляд на хозяина гостиницы — тот, глядя в пол, крестился. «Сдаст, — понял полковник, — точно сдаст. Сразу же!»

Со службы его, конечно, выпрут. Да и черт с ней. Но приковать себя к тачке Добыгин не позволит. У него связи! Да какие!

На всякий случай тоже перекрестился.

— Войдите, — произнес громко.

И бог внял его молитвам. Вошел не Крутилин, а городовой Строкин.

— Фу, напугал, — проговорил полковник. — Чего тебе?

— Ваше высокоблагородие, два убийства на Введенском канале.

— Мать твою…

Неужели началось? До сего дня за тишь да гладь в четвертом участке отвечали ломакинские ребята. Чужим бедокурить не давали, а сами разбойничали аккуратно, не оставляя следов и поводов для следствий. Похоже, сему спокойствию пришел конец.

— Разрешите идти? — спросил Строкин.

— Куда?

— Господин помощник велел сперва вам доложить, а затем мчаться на Большую Морскую в сыскную.

— В сыскную отменяю.

Нет уж. Как-нибудь сами. Только Крутилина здесь не хватало.

— Езжай на Литейный за следователем Бражниковым.

У неприметного домика с маленьким палисадником топтались городовые во главе с околоточным Никудышкиным, который, завидев начальство, тотчас подскочил к саням, чтобы помочь Добыгину выбраться.

— Из одежды на покойнице только кожа, — сообщил он радостно. — А вся срамота — напоказ.

— Кто такая, чем занималась? — уточнил Добыгин, проходя через сени.

— Стрижнева Танька, швея.

— Гулящая?

— Нет. Замужем. Трое пацанов.

— Они? — Полковник, оглядев комнату, указал на погодков, замерших от горя у железной койки, на которой под стеганым одеялом лежало человеческое тело.

У окошка на табурете притулилась старушка в старой кофте и с драным пуховым платком на плечах. Она не плакала, лишь что-то шептала беззубым ртом.

— Мать? — спросил у околоточного пристав.

— Теща.

— Это у тебя, болвана, теща. Мать мужа зовется свекровь.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Простите, путаю.

— Сдерни одеяло.

— Пацаны, гулять, — скомандовал околоточный.

Понурые ребятишки вышли из светлицы. Никудышкин сбросил одеяло. Баба и вправду лежала в чем мать родила. И поза действительно неприличная.

— Эй, бабуся. Почему невестка твоя голышом? Чай, не лето, — повернулся к старухе пристав.

Та не ответила. Даже голову не повернула.

— Бабуся! — громко крикнул Добыгин, подойдя ближе.

— Не ори. Смерть не тревожь, — сказала старуха строго. — Нагая, потому что хахаля ублажала.

— Что-что?

— Что слышал. Нарочно нас с ребятишками отослала, чтоб не мешались.

— Выходит, знала ты про хахаля?

— Как не знать.

— А сыночек твой?

— Он хоть и Ванька, вовсе не дурак.

— Ревновал?

— Кто? Ванька? К благодетелю нашему? Да кто б ему позволил?

— Неужто терпел? — вырвалось у Никудышкина.

— Что тут терпеть? Баба не лужа, достанется и мужу. Петр Поликарпович, царствие ему небесное, не за спасибо ходил, денежку завсегда оставлял. А в большой семье копейка лишней не бывает. Сам суди: их тягло[30], ребятишек трое, да я — старуха, и жрать всем охота.

— Чудно́ тут у вас, — пробурчал околоточный.

— Кто обнаружил труп? — спросил его пристав.

— Они-с. — Никудышкин пальцем указал на свекровь. — Вернулась с внуками из церкви, а тут …

Добыгин подошел к покойнице и внимательно ее осмотрел:

— След на шее видишь?

— Так точно, — как всегда, задорно подтвердил околоточный.

— Выходит, задушили ее?

— Так точно.

— Почему тогда столько крови?

— Не могу знать.

Пристав, стараясь не запачкаться о запекшуюся на голове и волосах кровь, ощупал покойнице шею:

— А-а-а, понятно: силенок не хватило убийце. Кто ж ремнем душит? Широк он больно, потому на позвонки давит слабо…

Никудышкин почтительно кашлянул, мол, имею замечание, да вот не знаю, уместно ли высказать?

— Говори, — разрешил Добыгин.

— А может, не ремнем? Может, полотенцем, что на спинке висит?

Пристав двумя пальцами приподнял полотенце и брезгливо бросил на пол.

— Им они с хахалем вытирались опосля. А душили ремнем. Точно ремнем. Видишь багровые точки на шее?

— Так точно.

— Что про них думаешь?

— Ветрянка, ваше высокоблагородие. У меня по весне вся семья ею заразилась. И я следом. Сыпь от нее точь-в-точь.

Никудышкин счастливо заулыбался, вспомнив, как полицейский доктор намазал ему лицо зеленкой и он таким гоголем вышагивал по околотку. Обыватели, завидев, пугались, хватались за сердце, но, узнав, в чем дело, наперебой приглашали в трактир, чтобы подлечить.

Добыгин задумался:

— Если ветрянка, мальчишки были бы обсыпаны. Нет, то след от отверстий нательного ремня. Гляди внимательно: точки расположены аккурат по центру странгуляционной борозды — это доктора так след от удушения называют — на равном расстоянии друг от друга. Эй, бабуся, у сынка твоего ремень имеется?