Но его планам не суждено было сбыться. Он уже сидел в кабинете, пил крепкий душистый чай со своей неизменной ассистенткой Тамарой, весело улыбаясь, показывая крепкие белые зубы, рассказывал молодой женщине анекдот. И в это время Тамара тряхнула головой, темные локоны рассыпались по плечам.
— Геннадий Федорович, — она к шефу всегда обращалась по имени-отчеству, — по-моему, «скорая».
— «Скорая»? — спросил Рычагов, встал с кресла, подошел к окну и сквозь планки жалюзи выглянул во двор. — Ты права, — сказал хирург, делая глоток, — точно «скорая», хоть и не наша, — во дворе стоял грязно-зеленый УАЗ. — Слух у тебя, Тамара, прекрасный.
— Да бросьте вы шутить, Геннадий Федорович.
— Нет, нет, я серьезно. Может, ты еще и на скрипке играешь?
— Если бы я играла на скрипке, Геннадий Федорович, тогда мы с вами играли бы дуэтом — вы на своей флейте, а я на скрипке. Но, к сожалению, мне в детстве медведь на ухо наступил.
— Тамара, хотите я сделаю вам операцию?
— Какую?
— Изменю форму ушей.
— Бросьте, бросьте шутить!
Рычагов стоял у окна и смотрел на то, что происходит у машины «скорой помощи», даже поставил чашку на подоконник, рядом с хрустальной вазой с пышным букетом белых роз.
— Кажется, Тамара, сейчас нам будет работа.
— С чего вы взяли, что нам, Геннадий Федорович?
— Мне так кажется, интуиция подсказывает.
— Значит, точно будет, — ответила Тамара и улыбнулась.
А через пять минут Рычагов мыл руки, еще через десять находился в операционной, а на операционном столе лежал Сергей Дорогин с ножевым ранением и черепно-мозговой травмой.
Кроме Рычагова в операционной присутствовали еще два хирурга. Всех, кого смог, Рычагов «поставил под ружье». Прогноз был неутешительным.
— Я бы не брался на вашем месте, Геннадий Федорович, по-моему, его не спасти, — сказал пожилой хирург, снял очки и стал протирать линзы.
— Думаете, Андрей Андреевич?
— Думаю, да. Он потерял слишком много крови, пульс почти нулевой… В общем, я даже не знаю, что здесь можно сделать.
— Буду оперировать. Кстати, кто это, откуда привезли?
— Лежал в реке, — сказал пожилой хирург. — Сколько он там пролежал неизвестно.
— Буду оперировать, — более настойчиво произнес Геннадий Федорович, — Тамара, готовьте операцию.
— Наша помощь вам нужна?
— Вы все еще считаете, что операция бессмысленна?
— Да.
— Нет, вы не нужны мне сейчас.
— Рискуете, слишком сильно рискуете.
— Я всегда рискую. Кстати, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Анестезиолога сюда, будем оперировать.
Случай был необычным. С подобным букетом травм Рычагову сталкиваться раньше не приходилось. Через несколько минут принесли снимок, и Геннадий Федорович принялся его изучать.
Да, ситуация была безнадежной. Но Рычагову почему-то хотелось рискнуть, он и сам не знал из-за чего. Шанс на то, что этот мужчина выживет, был почти нулевым. Но шанс, хоть и ничтожный, все-таки имелся, один из тысячи, но был. И стоило рискнуть, стоило взяться.
Тамара смотрела на Геннадия Федоровича так, как преданный пес смотрит на хозяина.
— Давай, давай, Томочка, готовимся.
— А может не надо, Геннадий Федорович? — спросила женщина.
— Надо, дорогая, надо. Попробуем. Так умрет или под скальпелем умрет, а вдруг спасем?
— Ну, смотрите…
Операция длилась пять часов. И все эти пять часов Геннадий Федорович Рычагов провел на ногах. Когда операция закончилась, он был мокрый. Пот тек по спине, по лицу, и Тамара даже не успевала салфеткой вытирать его.
— Все, — выдохнул Рычагов, покидая операционную и пошатываясь, время от времени приостанавливаясь, направился в свой кабинет. Тамара спешила за ним.
— Ну, что скажешь? — обратился Рычагов к ассистентке, сдирая с лица маску, а с рук перчатки.
— Такого я еще не видела, — не скрывая восхищения произнесла Тамара. — Талант либо есть, либо его нет.
— Сегодня, наверное, мой день, сегодня, наверное, звезды благоприятны ко мне и господь бог помог мне совершить невозможное.
— Так вы думаете, он будет жить?
— Теперь все в его руках, — сказал Рычагов, — если ему самому захочется выжить, то будет жить, а если не захочется, тот тут мы все бессильны. Кстати, Тома, следи и докладывай как он там. Правда, я думаю, он придет в себя дня через два или три, слишком уж ему голову размозжили, да и нож прошел в каком-то миллиметре от сердца. В общем, везучий этот мужик.
— Ему повезло, что вы были на месте, — произнесла Тамара, включая электрочайник.
— Нет, нет, чай потом. Возьми там, в шкафу, коньяк, налей мне вот столько, — и Рычагов, сдвинув три пальца, приложил их к стакану, показал Тамаре сколько наливать. — И себе налей, ты тоже трудилась, как пчелка, наверное, два литра пота с меня вытерла.
— Да ну, Геннадий Федорович, бросьте, бросьте.
— Да ты и сама мокрая, у тебя майка к телу прилипла так, словно ты под дождем была. Никогда раньше не замечал, что бы ты потела.
— Ерунда, сейчас приму душ.
— Нет, вначале давай выпьем, надо снять напряжение.
Тамара достала коньяк, Рычагов подошел к ней, взял из рук бутылку.
— Кстати, Томочка, женщине наливать неприлично, давай этим займусь я.
Рычагов налил и, взяв стакан, передал его Тамаре.
— Ну, за здоровье нашего пациента!