Убийца не придет на похороны

Резаный пришел в себя ночью — на четвертый день после операции. В это время уже никто не верил в то, что Александр Данилин выкарабкается. А он все-таки был силен, в нем теплилась жизнь, в нем была невероятная сила, та сила, которая помогла этому странному человеку пройти все этапы, централы, карцеры и остаться в живых. Да, он умел бороться за жизнь, но это был последний всплеск, короткая вспышка, всего лишь несколько коротких минут.

И так случилось, что на момент возвращения сознания рядом с ним в палате реанимации оказался лишь такой же больной с очень похожей травмой — Сергей Дорогин. Резаный начал говорить в полубреду, не открывая глаз, сбивчиво, негромко, почти шепотом. Но у Дорогина был прекрасный слух, вернее, слух был единственным чувством, которое работало по-настоящему.

— Эй, эй, Чекан, ты здесь, ты приехал?

— Ну, хорошо. — Отвечал одному ему видимому собеседнику, — так вот слушай… Дима, Ира… Жаль, конечно, простите меня, ну, да ладно, что уж тут говорить… Так, Чекан, запомни… я виноват в вашей смерти, простите меня… Малыш, прости, ведь я хотел, чтобы ты стал человеком, чтобы ты увидел жизнь и прожил ее достойно, и чтобы твоя жизнь не была такой гнусной, как моя. Слушай, слушай меня, Чекан… Деньги… Наши деньги… Я не сказал им, где общак, не мог я этого сделать, не мог… понимаешь, Чекан?

Слова звучали сбивчиво, временами неразборчиво, но память, мозг Сергея Дорогина фиксировали каждый звук, каждое слово. И они буквально отпечатались в сознании, как следы отпечатываются на еще не засохшем бетоне. Очень долго он до этого прибывал в тишине.

— Деньги не в доме… В доме искать бессмысленно. Чекан, ты меня слышишь? Я спрятал общак надежно… — затем голос вора в законе изменился, он заговорил мечтательно, будто о другом, — сад… Я всегда хотел быть садовником, завидовал колхозникам. Представляешь, простым колхозникам, тем, которые возятся в огороде, собирают картошку, огурцы, снимают яблоки. Я всегда им завидовал… Яблоки, яблоки… Слышишь, Чекан, сливы, груши… Хотелось их выращивать, а я, сволочь, подонок, мерзавец, грабил, воровал, убивал. Чекан, ты меня слышишь? — последовал тяжелый вздох, прежняя интонация вернулась, — так вот, деньги я хотел спрятать в саду, слышишь? В саду. И похороните меня в саду, в колхозном саду, на краю, в том саду, что за моим домом. Третья яблоня за дорогой… Антоновка, антоновка, слышишь, Чекан? У нее кривой ствол, похожий на руку, такой кривой, как ладонь с растопыренными пальцами. Ствол белый у этой яблони, нижние ветви обрезаны, я сам обрезал. Представляешь, Чекан, я сам обрезал! Под яблоней должны были лежать деньги, под яблоней… Третья яблоня от дороги, третья, Чекан… Запомни, под ней меня похоронишь, под ней. Слышишь? Но первое место — не самое надежное, — Резаный захихикал, — я хотел, но не закопал… Ты не найдешь их даже с миноискателем. Они, они… в газовом баллоне, в шкафчике на улице, два баллона — один с газом, второй с деньгами. Там, там общак. Чекан, ты понял? Ты где, Чекан? Почему не отвечаешь?

Чекан в это время был в Москве. Дежурная сестра вышла в туалет, а два охранника, оставленные Чеканом, находились за дверью, играли в карты, тихонько переговариваясь, обсуждая последние новости и прикидывая, что если Резаный не выберется, не выкарабкается из этой больницы, то может измениться расстановка сил. Но самым душетрепещущим вопросом в этой обстановке были рассуждения о том, у кого же хватило смелости, у кого поднялась рука замучить, а затем перестрелять семью Резаного и пристрелить его самого. Кто же эти люди, кто эти беспредельщики, отчаявшиеся на такой поступок?

Примерно этим же была занята и голова Чекана. И многие авторитеты преступного мира, которые в Москве сидели и рядили за большим круглым столом, пытались докопаться до истины. Этим же делом занимались и сотрудники ФСБ, и воры. Бандиты и сотрудники ФСБ обменивались информацией — так, словно бы работали в одном аппарате.

* * *

Рафик Мамедов снимал трехкомнатную квартиру в Подмосковье, в Калининграде, хотя и имел большее жилье в столице. Но теперь ему было не с руки появляться в Москве. Сперва следовало разузнать, какую реакцию вызвал налет на дом вора в законе. Еще Рафик опасался своего подручного, произошло дело слишком серьезное и не исключено, что парень решится сдать его, чтобы тем самым купить себе прощение. Но это могло произойти лишь в том случае, если бы кто-то узнал его имя, узнал о его неудавшейся попытке завладеть воровским «общаком».

Машину Рафик поставил во дворе перед домом, закрыл ее брезентовым чехлом. Мало ли кто видел автомобиль на ночной улице?

С того момента, когда прозвучали первые выстрелы в Клину, времени у соседей Резаного, чтобы выйти во двор и осмотреться было хоть отбавляй. Хотя в такую возможность Рафик не очень-то верил, мало кому в сегодняшнее время захочется высунуть нос на улицу если звучат выстрелы. Но машину могли запомнить.