Убийца не придет на похороны

«И тогда до него не добраться никак, и тогда мне смерть. Ведь воры будут мстить безжалостно, они не остановятся ни перед чем. И все законы, Конституция, Уголовный кодекс для них ничто, они предадут меня такой страшной смерти, о которой даже думать страшно. Черт подери, что же делать? Надо узнать, где сейчас Резаный. Неужели Аллах ко мне не милостив, и пуля, выпущенная Резаному в голову, не угробила его? Такого не бывает. Нужно иметь во лбу сантиметров пять кости!»

Рафик прямо с ума сходил и готов был допустить черт знает что. Но самым важным во всем этом деле был ответ на вопрос: жив Резаный или нет? Если его душа уже находится на том свете, можно спасть спокойно и не волноваться, ведь кроме Резаного их никто не видел и, естественно, никто не опознает. Но если вдруг авторитет остался в живых и сможет рассказать о том, что случилось, а не дай бог еще и сам выкарабкается из могилы, то тогда Рафику и его людям не сносить головы.

Как именно поступят воры Рафик, естественно, не знал, но предположить мог. И от этих предположений черные кучерявые волосы начинали шевелиться на голове, а по спине бежали холодные струйки пота.

«Шайтан тебе под ребро! И чего ты не сдох? А может, сдох-таки?»

Дело оставалось за малым — узнать, где Резаный и как он себя чувствует, если, конечно, жив. Может быть, он давным-давно лежит в морге, а может, нет.

Рафику повезло. И повезло так, что он и не ожидал. Он увидел, как из больницы вышел мужчина, сел в «жигули» и принялся их заводить. Сколько мужчина ни пытался это сделать, мотор «жигулей» только время от времени взвывал, хрипел, из выхлопной трубы вырывались облачка голубоватого дыма, и тут же замолкал.

Мужчина выбрался из кабины и зло, подойдя к своей машине, пнул ногой в передний скат.

— Колымага чертова!

Рафик подошел, закурил, попытался приветливо улыбнуться.

— Что, не заводится?

— Да, чтоб она сдохла! И самое главное, я в этих автомобилях ничего не смыслю, некогда заниматься. Вот в анестезии я толк знаю.

— Это понятно, — сказал Рафик, — а я как раз в машинах знаю толк. Откройте капот.

— Что толку его открывать? — но тем не менее, мужчина оживился, взглянул на Рафика уже более приветливо. — Поможете?

— Помогу, если человек хороший.

Минут пять или семь Рафик ковырялся, затем из-под капота бросил:

— Попробуйте теперь.

Мужчина сделал попытку запустить двигатель. Мотор заурчал.

— Вот видите!

— А что там было?

— Ничего сложного. Со свечами у вас были проблемы. Загорели. Прочистил контакты, вот мотор и заработал. Уставшим выглядите, будто всю ночь работали.

— Ой, у нас тут сплошная неразбериха, проблем два вагона.

— А что вы с утра домой едете?

— Да, пришлось ночью дежурить, а тут привезли тяжелого.

— И что, спасли?

— А кто ж его знает, как оно повернется, сам Рычагов оперировал. Наверное, какая-нибудь шишка.

— А кто такой Рычагов? — поинтересовался Рафик.

— А, вы наверное не местный, его здесь каждый знает — самый хороший хирург.

Рафику было удивительно то, что один врач с таким почтением говорит о другом. Значит, действительно этот Рычагов хирург что надо.

— И что Рычагов?

— Сделал как всегда — все, что мог, с того света человека достал. Представляете, череп раздроблен… Ну, он там, конечно, часов пять колдовал, возился. Хотя вы, наверное, в этом смыслите, как я в моторах.

— Это уж точно, — махнул рукой Рафик. — Так что, повезло пациенту?

Мамедов ждал ответа, задержав дыхание.

— Можно сказать да, в рубашке родился.

— А если бы Рычагов куда уехал или если бы его не нашли?

— Тогда лежал бы больной сейчас не в реанимации, а больничном морге — вон в том сером здании, — анестезиолог качнул головой, указывая на одноэтажное низкое здание, скрытое под желтыми кленами.

— Это что, ваш морг?

— Морг, морг. У нас, можно сказать, конвейер — больница, реанимация, морг. Но иногда, благодаря Рычагову, конвейер дает сбой, как сегодня ночью.

— Понятно, — Рафик помрачнел.

— Может, вас подвезти куда?

— Да нет, не надо, я пешочком. Вы, наверное, устали после дежурства, поезжайте, отдыхайте.

— Да уж, поеду отдохну. Надоела эта чертова больница хуже горькой редьки. Но, к сожалению, ничего другого делать не научился.

— Вот и я так же, — сокрушенно покачал головой Рафик, — в машинах разбираюсь, еще кое в чем. С этого и живу. А в остальном профан.

Но, судя по браслету часов, жил он неплохо и разбирался не только в машинах, ведь за ремонт машин, даже самых дорогих, такие часы не купишь.

Рафик взглянул на те самые часы, о которых подумал анестезиолог, вытер руки предложенной ему белой салфеткой, явно взятой в операционной, распрощался и удалился, на всякий случай запомнив номер машины анестезиолога. Как-никак, тот видел его достаточно долго, чтобы потом вспомнить его лицо и опознать.

Настроение Рафика Мамедова стало совсем нулевым.