Убийца не придет на похороны

— За что выпьем? — спросил он.

— За тебя.

— Нет, давай лучше выпьем за нашего пациента.

— Я так и знала, — обронила женщина, — ты думаешь о нем.

— Да, этот случай не выходит у меня из головы, он уникален. Моего опыта не хватает, чтобы понять.

— А что ты хочешь понять?

— Я хочу понять, что с ним происходит.

— В каком смысле?

— В смысле, почему он молчит.

— Потому что он без сознания.

— Но даже в бессознательном состоянии человек обычно бредит.

— Но может быть, он еще не пришел в себя и скоро придет?

Рычагов не стал объяснять своей ассистентке, в общем-то, умной, толковой и талантливой, что его смущает. Он еще раз тряхнул головой и попытался забыть о Дорогине.

И это ему удалось, тем более, что Тамара была близка, податлива, ласкова и нежна с ним. Хирург даже на какое-то мгновение подумал: «Возможно, она меня любит».

Ему захотелось поверить в это и не только поверить, но и получить подтверждение. А за этим дело не стало. Они катались по полу, по мягкому ворсистому ковру. Плед сбился в валик, бокалы звенели на низком столике. Тамара покусывала губы, извивалась, стонала. Огонь в камине полыхал, и причудливые тени мужчины и женщины плясали на стене, дрожали, изгибались, сплетались и расплетались.

А за окнами шумел ветер. Где-то далеко, жалобно, как по покойнику, скулил пес, поскрипывали деревья.

— Как хорошо! — откинувшись на спину, устало прошептала женщина. — Боже, как хорошо лежать на ковре, слушать, как потрескивают поленья в камине, за окном завывает ветер и ни о чем не думать. Вот бы всю жизнь прожить так!

— А что тебе мешает? — спросил Рычагов, переворачиваясь на живот и испытующе глядя на женщину.

— Все надоедает: секс надоедает, работа надоедает… От всего устаешь, — призналась Тамара.

— А вот мне работа почему-то не надоедает.

«Потому что ты сумасшедший», — подумала Тамара, но сказала другое.

— Потому что ты очень любишь работу и без нее не можешь.

— Наверное, так оно и есть. Вот уже несколько дней я не оперировал и чувствую себя как не в своей тарелке. Знаешь, хирург, — Рычагов сел, накинул на плечи плед, — хирург, как скрипач, как пианист, должен работать каждый день, должен тренировать руки, чувства, голову. И при всем при этом я прекрасно понимаю, что никогда не смогу достигнуть совершенства, никогда не смогу воскресить человека из мертвых.

— Ну, это уж слишком, — произнесла Тамара, взяла бокал и допила вино. — Даже бог не всегда на такое способен. Лишь под настроение.

— А я хочу уметь делать такое чудо, — сказал Рычагов, сказал это как-то по-детски, искренне, убежденно.

— Я понимаю само желание и восхищаюсь тобой. Другой на твоем месте даже не брался бы за половину тех операций, которые ты делаешь. А если учесть, что ты их делаешь в заштатной больнице, или у себя дома, то можно только восхищаться, что тебе это удается.

— Да, да, удается, но не всегда. Многие случаи ставят меня в странное положение. Я словно бы натыкаюсь на прозрачную стену и пробиться через нее не могу. Знаю, как нужно сделать, но не хватает мастерства. И это обидно.

Тамара подалась вперед, положила голову на плечо Рычагову, ее волосы упали на лицо.

Рычагов дернул головой.

— Что-то случилось?

— Да нет, просто щекотно.

— Ну, ничего, ничего, успокойся, — вдруг как к ребенку обратилась к нему Тамара. — Не расстраивайся. Человеческим возможностям есть предел.

— Да, есть, к сожалению, — Рычагов обнял Тамару за плечи, крепко прижал к себе, будто она собралась уходить, а он не хотел отпускать.

И они, медленно обнимая друг друга, легли на плед. Не так уж часто хирург позволял себе подобные минуты слабости. Но не из-за того, что не имел для этого возможности, он понимал, удовольствия хороши тогда, когда ты черпаешь их из жизни понемножку. Вино, коньяк, даже водку он неизменно пил мелкими глотками. С Тамарой помимо работы встречался раза два в неделю, ел немного, но очень качественную и вкусную пищу. Причем, эти привычки появились у него задолго до того, как он стал богатым. Возможно, эти жизненные установки и вывели его на новую ступень социальной лестницы.

— Не спеши, — шептала Тамара, — не спеши.

— Неужели я спешу? — не удержавшись, захохотал Рычагов. — Я действую медленнее, чем черепаха.

— И все равно слишком быстро.

— Тогда заправляй балом ты, — предложил Рычагов.

— Балом?

— Неужели ты хочешь, что бы я произнес слово «…»?

Тамара зажала ему рот рукой.

— Мерзавец! Но даже своим матом ты у меня охоту не отобьешь.

Он лег на спину, предоставив Тамаре полную свободу действий, и лежал, глядя то в потолок, то на угасающее пламя в камине, то на противоположную стену, следил не за самой женщиной, а за ее тенью. Теперь, после первой близости, это возбуждало его больше.

Было уже около половины третьего ночи, когда уставшие, даже немного мрачные, Рычагов и его ассистентка прошли в душ. Они старались не касаться друг друга телами, при каждом случайном прикосновении Тамара вздрагивала, а затем виновато улыбалась.