Убийца не придет на похороны

— Ничего не могу поделать с собой, весь запас желания я уже израсходовала и теперь вынуждена смотреть на вас, как зажравшийся бизнесмен с похмелья на бутерброд с икрой. Знаю, что вкусно, но желания съесть — никакого. Вот поэтому и вздрагиваю.

— Взаимно, — ответил Рычагов, густо намыливаясь и ныряя в упругие струи душа.

Выйдя в гостиную, они не стали приводить ее в порядок. Плед так и остался скомканным, недопитые бокалы стояли на полу.

— Пойдем, пойдем, — Рычагов взял Тамару за локоть и повел по металлической винтовой лестнице на второй этаж — туда, где располагалась спальня.

Кровати были раздвинуты так, чтобы каждый спал отдельно. Они уже прекрасно изучили привычки друг друга, поэтому не было ни обид, ни неправильно понятых желаний. Еще влажная после душа Тамара нырнула под прохладные простыни, сжалась в комок и замерла. В спальне Рычагов не топил, справедливо полагая, что сон в холодной комнате всегда здоровее сна, проведенного в жаре.

— Спокойной ночи, — пробормотала она, закрывая глаза.

Щелкнул выключатель, свет мягко погас.

— Заведите будильник, — Тамара перешла на «вы», — потому что с этим дождем заснуть будет легко, а вот проснуться — невозможно тяжело.

На полочке, у зеркала, замигал красными цифрами электронный будильник.

— Ты спи, я сам обо всем помню.

Рычагов отбросил одеяло, лег, заложил руки под голову. Спать ему совершенно не хотелось. За последние дни, проведенные дома, а не в больнице, он выспался основательно. Работал лишь физически, для собственного удовольствия, сгребая граблями желтые листья и подолгу сидя возле них на вынесенном из дома стуле, глядя на то, как они горят, вдыхал сладковатый дым.

«Итак, мой пациент, — продолжил свои рассуждения Рычагов. — На его месте я поступил бы точно так же. Он не только крепкий, но и умный мужик. Не знаю, может я и ошибаюсь, но он мне симпатичен. Есть люди, которым везет в этой жизни, причем, как кажется, беспричинно. За всяким везением стоит жизненная позиция. Мне везет, ему повезло. Он дважды на протяжении недели избежал смерти. Не так уж плохо. Случайность? Вряд ли, жизнь любит смелых и отчаянных. Смерть уходит от тех, кто ее не боится. А я боюсь смерти, — задумался Рычагов, — не в простом, конечно, бытовом ее понимании, мол, выключится свет и все исчезнет, погрузится в темноту, — нет, по большому счету? Боюсь ли я ее, зная неизбежность смерти?»

И с удивлением обнаружил, что в общем-то, не боится. «Иногда говорят, что человек, имея многое на земле, боится смерти больше, чем человек бедный, боится потерять то, что нельзя унести с собой в могилу. Я же никогда не дорожил деньгами, спешил переводить их во впечатления, в воспоминания, в поездки — в то, что навсегда останется со мной, что я сумею взять с собой в другой мир. Расстанусь я с Тамарой, бросит она меня, ей уже никуда не деться — она часть моих воспоминаний — приятных, кстати», — он прислушался к сонному дыханию женщины, тихому, еле различимому в звуках ночи.

Рычагов осторожно поднялся и вышел из спальни. Прошел на кухню, открыл аптечку и долго перебирал лекарства, думая, каким бы снотворным лучше всего воспользоваться.

Наконец остановил свой выбор на легком и снова лег в кровать. Теперь его тихонько укачивало, в теле появилась приятная слабость. Он сам, прооперировавший не одну сотню человек, никогда не ложился под скальпель, не испытывал на себе действие общего наркоза. Его организм функционировал четко и безукоризненно. Лишь иногда приходила бессонница, но не болезненная, а здоровая. Вот тогда и приходилось прибегать к помощи таблеток.

Вскоре Рычагов уже чувствовал, как проваливается в сон. Обычно человек не замечает границы, отделяющих сон от реальности, но будучи исследователем от природы, Рычагов умудрялся испытывать это ощущение.

Тусклый лунный свет, лившийся в окно, медленно взбирался по простыням на его кровать, узкой полосой лег на грудь, а еще минут через двадцать на плечо. Хирург Рычагов уже спал.

На время в мире улеглись страсти, лунный свет вливался и в окна больницы, освещая пустую палату, в которой провел последние часы жизни Резаный, освещал небритые щеки Дорогина. Луч лунного света выхватывал из темноты спальни покрытое мелкими капельками пота лицо Чекана, застыл в призрачном освещении, поблескивающий, словно облитый льдом, громадный дубовый крест на сельском кладбище под Смоленском…

Ночные заморозки уже тронули лепестки живых цветов на трех свежих могилах.

ГЛАВА 13

После утреннего обхода Геннадий Федорович отдал распоряжение перевезти пациента, который раньше лежал с Данилиным, назад, в прежнюю палату.

— В шестую? — переспросил врач.

— Да-да, в шестую.

И через час Геннадий Федорович Рычагов один, без ассистентки, что случалось очень редко, вошел в палату к Сергею Дорогину, плотно прикрыл за собой дверь. Поставил стул, сел рядом с больным и закинул ногу за ногу. Он настойчиво постучал указательным пальцем по запястью Дорогина.

— Вот что я хочу сказать… Надеюсь, ты услышишь и поймешь.

Рычагов говорил спокойно, делая большие паузы, чтобы пациент мог разобрать каждое слово.