— Мне ничего не оставалось делать. Наверное, я ударился и повредил голову, — Дорогин набрал воздуха и заговорил несколько быстрее. — У меня было все, жена, дети, любимая работа, были деньги, а теперь у меня нет ничего. Они уничтожили мою семью, посадили меня в тюрьму, разорили. Хотели убить меня на мосту, но это у них не получилось.
Рычагов даже присвистнул.
— Я был каскадером, снимался в кино, снимал кино сам. В общем, у меня все было хорошо, а потом пошла эта полоса. Деньги, кредиты, кредиты надо отдавать, новые долги. Проценты, включают счетчики, в общем, кошмар, из которого невозможно было выпутаться. Я пытался быть честным, пока, наконец, не понял с кем имею дело.
— Ладно, погоди, — сказал Рычагов, — ты слишком устал. У тебя участился пульс, подскочило давление, а волноваться тебе вредно.
— Послушайте, доктор, как скоро я смогу подняться на ноги?
— Думаю, еще пару недель тебе придется полежать, чтобы ты смог сидеть.
— Что у меня с головой?
Рычагов пожал плечами, сцепил длинные чуткие пальцы, хрустнул суставами:
— С головой у тебя, вроде бы, все в порядке. Если видишь, можешь говорить и все помнишь.
— Лучше было бы, наверное, если бы я ничего не видел, ничего не помнил и говорить не мог.
— Возможно, да. Во всяком случае, ты себя пока так и веди.
— Как так? — спросил Дорогин.
— Я буду утверждать, что у тебя амнезия, как следствие черепно-мозговой травмы.
— Амнезия, потеря памяти…
— Да, именно так.
— А какой ваш интерес, доктор?
Рычагов улыбнулся:
— Почему ты везде ищешь какой-то интерес?
— Жизнь научила.
— В общем, интерес у меня есть, но я не хотел бы сразу открывать карты. Поверь на слово, зла я тебе причинять не хочу.
— Хотелось бы верить.
— А у тебя есть выбор?
— Вы, доктор, не даете мне его.
Рычагов подошел к окну, дернул на себя раму. Присохшая краска с хрустом отвалилась, в палату ворвался свежий воздух. Дорогину сразу стало легче дышать. Он впервые за последнее время почувствовал вкус жизни. Он никак не мог понять к чему клонит Рычагов, что ему надо.
«Вряд ли он догадывается о том, что я слышал бред своего соседа».
Рычагов вернулся к кровати, облокотился руками о спинку и взглянул в лицо Дорогину.
— Когда ты пришел в себя?
— Я не помню, дни не считал.
— Но ты пришел в себя находясь еще в этой палате? — улыбка была требовательной.
— Да, — признался Дорогин.
— Твоего соседа застрелили.
— Я знаю, слышал, — сказал Дорогин, — про это только и говорили в больнице, да и сейчас говорят только об этом.
— Вот и я заговорил.
Некоторое время мужчины напряженно смотрели друг на друга. Каждый думал:
«Что же думает другой?»
И так не могло продолжаться долго.
— Давай сделаем вот что, — сказал Рычагов, — ты у меня в неоплатном долгу, согласен?
— Согласен, — шевельнув губами, почти беззвучно проговорил Дорогин.
— Значит, вот что, любезный, две недели ты полежишь здесь. Можешь прийти в себя, можешь ничего не говорить. У тебя такая травма, что вполне могли быть повреждены и речевые центры. Ты можешь делать вид, что ничего не помнишь.
— Что значит — ничего?
— Ничего из прошлого. О подобных случаях я читал, и в случае чего могу сослаться на компетентные источники. Лечению, в принципе, такая болезнь не поддается, только по прошествии большого времени память может вернуться, и тогда все станет на свои места. Поэтому ты полежишь здесь две недели, а затем я заберу тебя из больницы. Ты даже можешь начинать пытаться вставать. Кстати, это тебе необходимо. Никому о нашем разговоре ни слова.
— Так я же немой.
— Я дам тебе работу, а потом ты будешь волен делать то, что захочешь.
— Какую работу?
— Ты поживешь у меня за городом. Я человек состоятельный, имею кое-какие секреты. А без помощника мне не очень удобно.
— Соблазнительно.
Еще около получаса Рычагов объяснял своему пациенту, как тот должен имитировать свою болезнь. Дорогин лишь изредка говорил «да», «все понял», «так и сделаю».
— Вот и прекрасно, если ты все понял. У меня ты надежно спрячешься от своих преследователей. Будем надеяться, они не знают о том, что ты жив.
— Если бы они знали, — повторил Дорогин, — то со мной было бы то же самое, что с Резаным.
— Так ты даже знаешь кличку Данилина?
— Слышал, охранники переговаривались.
— Понятно.
Инструкциям хирурга Рычагова Сергей Дорогин следовал неукоснительно. Он смог убедить всех в том, что он потерял память, а также способность говорить и слышать. Когда его окликали, он даже не вздрагивал, хотя слышал прекрасно.
Первыми звуками, которые он произнес, было нечто похожее на мычание, за что он и получил от сварливой старой санитарки прозвище Муму. Кличка прилипла к Дорогину мгновенно, уже вся больница называла его не иначе, как Муму.
Дорогин понемногу начал ходить, правда, пока еще придерживаясь за стену. Вот тут уж притворяться не приходилось, наоборот, он имитировал большую бодрость, чем та, которой он располагал. Ему не терпелось как можно скорее убраться из больницы. Сколько ни пытались у него добиться кто он, что он, и что с ним случилось, он в ответ лишь моргал и издавал нечленораздельные звуки, глухие и странные.
— Муму…