Убийца сновидений

Из осторожности он оглянулся, обманывая себя в том, что у него еще есть выбор. Выбора не было. Комната сворачивалась у него за спиной, будто обрела лишние измерения, лиловый свет метался между гранями, погребенные заживо отражения угасали, оставляя дотла выгоревшую пустоту раковины, еще не раздавленной, но уже лишенной предназначения и подлежащей уничтожению. Не что-то материальное, а само отсутствие пространства выдавливало его туда, где еще существовало какое-либо место и представление о пребывании в нем. Он сделал вынужденный и при этом единственно возможный шаг.

И тут что-то рудиментарное, начисто лишенное воображения, ложного налета цивилизованности и даже способности как следует воспринять ощущения, встрепенулось в нем, потянулось в поджидавшую его беспросветную темноту, будто возвращалось домой после невозможно долгого отсутствия.

А дальше — ни равновесия, ни падения, ни даже боли. Беззвучное мгновенное расширение в бесконечность.

Фаза 1/10

Максим Голиков, только что выбравшийся из очередного сна, снова ощущал присутствие Монки, которого приходилось тащить за собой из фазы в фазу, будто наливавшуюся свинцом собственную тень. В любое мгновение этот контрабандный груз мог наконец обрасти плотью, чтобы засвидетельствовать перемещение, — однако карлик медлил с этим, словно чего-то ждал. Макс догадывался, чего именно. Возникло поганое ощущение, что он у кого-то на резиновом поводке — ему так и не удалось оторваться от преследовавшей его ищейки. Вернее, ищейка притаилась у него внутри. Вообще-то, подобное не было редкостью. При желании он мог бы припомнить десятки таких сновидений, после которых пробуждался в полной уверенности, что на какое-то неизмеримое время обменялся с кем-то судьбой. И это не было маскарадом — скорее уж сомнительным выигрышем в некой неподвластной разуму и предсказаниям лотерее.

Теперь если что и менялось, то постепенно. Появился голубой свет. Этот свет становился все более ярким, но не слепил, а наполнял его даже изнутри, не оставляя шанса теням, отмывая кожу до сияющей белизны. Вопрос «куда я попал?» потерял смысл. Взломанное сознание — словно сломанная печать, после чего отпираются любые двери.

Никогда еще Макс с такой ясностью не ощущал, что свет материален и обладает преобразующей силой. Металл, кости, пластик, мясо, дерьмо — все, из чего состоял мертвый и живой мир, — делалось невесомым, эфемерным, легкорастворимым, становилось всего лишь мутным потоком в безначальной сверкающей реке, несущей обломки коротких существований в океан вечного, безграничного и бестелесного бытия.

Еще немного — и Максим утонет в этой реке. Видит бог, он всей душой жаждал этого поглощения, как конца жесточайшей и мучительной пытки. Он ощущал себя парусом, несомым солнечным ветром. Но вскоре и парус сделался лишним — он сам и был ветром, он сам и был рекой…

У него мелькнула запоздалая мысль, что, возможно, он случайно нашел дорогу к освобождению из плена плоти и боли, и в этот момент до него вдруг дошло: этот сон всего лишь «притворялся» кошмаром. Надо было просто двигаться дальше, невзирая на страх, преодолеть себя, чтобы оказаться по ту сторону вязкой преграды, воздвигнутой собственным нарастающим ужасом, а дальше открывалась новая дорога — не та ли самая, ведущая к Убийце Сновидений? Кошмар мог обернуться спасением, если зайти достаточно далеко. И Монки знал это заранее. Только теперь Макс начал догадываться, зачем Найссаар задействовал в комбинации маленького ублюдка: карлик переправлял «клиента» и становился шпионом в чужом сновидении. Тот, кто найдет дорогу к Убийце, откроет ее и для Герцога, а уж тот позаботится, чтобы «избавление» обернулось вечностью в его многоэтажной преисподней.

Но страха уже не было. Грязь прошлых жизней, включая грязные сделки с другими и с самим собой, отслаивалась и вытекала из памяти под влиянием пронизывающего голубого света, высыхала, осыпалась пылью и прахом. Всем своим рабским, но уже почуявшим нездешнюю свободу существом он потянулся к засиявшей надежде на почти невозможное окончательное пробуждение. Впервые вырвался из собственного ада, непрерывно воссоздаваемого им же и, вероятно, другими бродячими, истерзанными непрерывным бегством слепцами. И тут вдруг раздался сварливый тенорок Монки:

— Куда же ты, приятель? Теперь это наш сон!