Убийца внутри меня

— Да, но… Черт, — сказал я. — У меня больше ничего нет. Если у меня никакой лазейки не останется, не очень-то выгодно будет, чтоб ты молчал.

— Так ведь можно и передумать, кореш, — сказал он. Но твердости в его голосе не было.

— Как ни верти, — сказал я, — а продавать его непрактично. Люди станут интересоваться. Куда я девал деньги. Перед властями придется отчитываться, налоги платить, а это здоровый кусок. Поэтому… я так понимаю, ты спешишь…

— Верно понимаешь, кореш.

— Ну а избавиться от такого дома — это будет долго. Его же надо другому врачу продавать, чтоб он еще заплатил за папину практику и оборудование. Цена еще на треть вырастет, но поспешишь — людей насмешишь.

Он принялся меня разглядывать — с подозрением, пытаясь прикинуть, насколько я могу его надуть. Вообще-то если я ему и врал, то лишь самую малость.

— Не знаю, — медленно произнес он. — Я про такое не очень понимаю. Может… попробуешь заем под него взять?

— Ну а вот этого мне бы очень не хотелось…

— А я тебя не об этом спрашиваю, кореш.

— Но смотри, — сказал я, стараясь его умаслить. — Как мне его с моей работой выплачивать? Я просто не смогу. Да и больше пяти тысяч все равно вряд ли получу, когда вычтут проценты и комиссионные. И мне тут же придется крутнуться и еще один заем брать, чтобы вернуть первый… Черт, да так дела не делаются. А вот если ты мне дашь четыре-пять месяцев, чтоб я нашел того, кто…

— Не-а. Заем за сколько возьмешь? За неделю?

— Ну… — Ей, может, и дольше дать придется. Мне хотелось дать ей дольше. — По-моему, так слишком быстро. Я бы сказал — за две; но мне очень бы не хотелось…

— Пять тысяч, — сказал он, крутя в бутылке виски. — Пять тысяч через две недели. Две недели, начиная с сегодняшнего вечера. Ладно, кореш, будем считать, что договорились. А это уговор, ты меня понял? Я с деньгами не привередничаю, ничего. Получу пять тысяч, и больше мы друг друга не увидим.

Я насупился и выругался, но сказал:

— Ну хорошо.

Он встал и сунул пинту в задний карман штанов.

— Ладно, кореш. Я сегодня же обратно на трубопровод. Тут не очень привечают шалопаев вроде меня, поэтому в следующую получку не приеду. А ты не вздумай от меня сбежать.

— Да как я сбегу? — ответил я. — Думаешь, я с ума сошел?

— Задаешь неприятные вопросы, кореш, — можешь получить неприятный ответ. Сиди тут с пятью косыми для меня ровно через две недели, и неприятностей у тебя не будет.

Я выложил ему последний довод; мне по-прежнему казалось, что я слишком легко поддался.

— Может, тебе лучше не приходить сюда? — сказал я. — Тебя могут увидеть…

— Никто не увидит. Я же осторожный — вот как сегодня. Лишние хлопоты мне нужны не больше твоего.

— Ну что ж, — сказал я, — мне просто показалось, что лучше будет, если мы…

— Ладно, кореш, — покачал он головой, — а что было в последний раз, когда ты бродил вокруг брошенных домов? Тогда же все не очень хорошо вышло?

— Ладно, — сказал я. — Как тебе угодно.

— Так я и намерен поступить. — Он глянул на большие часы. — Стало быть, все уладили. Пять тысяч, две недели с сегодняшнего вечера, девять часов. Всё, и смотри не подведи меня.

— Не беспокойся. Свое получишь, — сказал я.

Он чуть задержался в дверях, приглядываясь. Затем выскользнул из дому, прошел по крыльцу и пропал в деревьях за лужайкой.

Я ухмыльнулся: мне было его как-то жалко. Забавно, что люди сами напрашиваются. Присасываются к тебе, как ни пытайся от них отмахнуться, чуть ли не прямо тебе говорят, как им невтерпеж. Ну почему все они приходят ко мне, чтоб их убили? Почему сами не могут?

В кабинете я смел осколки. Ушел наверх, лег и стал ждать Эми. Ждать оставалось недолго.

Недолго мне ждать; а Эми держалась, считайте, как обычно — старалась не рявкать. Но что-то изменилось — натянулось, будто хочешь что-то сказать или сделать, но не знаешь, как подступиться. А может, она чувствовала то же во мне; может, мы оба это чувствовали.

Наверно, так оно и было, потому что выпалили мы оба. Одновременно:

— Лу, а давай…

— Эми, а давай… — сказали мы.

И оба рассмеялись и сказали: «У дураков мысли сходятся», а потом она заговорила опять:

— Ты же хочешь, миленький, правда? Честно-пречестно?

— Я ведь начал тебя о том же спрашивать? — ответил я.

— Как… когда ты…

— Ну, я думал, через пару недель — в самый…

— Миленький! — И она меня поцеловала. — Так и я то же самое хотела сказать!

Остается еще чуть-чуть. Последнюю детальку всей картины надо лишь немного подтолкнуть.

— О чем ты думаешь, миленький?

— Ну, я думал, что нам всегда приходится поступать как люди ожидают. То есть… А ты о чем думала?

— Ты первый скажи, Лу.

— Нет, Эми, ты.

— Ну…

— Ну…

— А не сбежать ли нам? — сказали мы в один голос.

Засмеялись, и она обхватила меня руками, прижалась ко мне — дрожа, но как-то тепло. Так крепко и так мягко. И прошептала мне на ухо, когда я прошептал ей:

— У дураков мысли сходятся…

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

17