Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Что касается меня, то со мной случилось действительно прекурьезное приключение во время моих сношений с этими воровскими конторами.

Я отправился в Лондон в конце 1888 года разыскивать субъектов, похитивших на 400 000 франков процентных бумаг из фургона компании Р — L — M.

Я узнал, что одна из этих похищенных бумаг была перепродана в некое кредитное учреждение в Сити. Продавец назвал банку свое имя и указал свой адрес, если это имя не было вымышленным, то отсюда следовало, что это был честный человек, не знавший о происхождении процентной бумаги, но в таком случае он мог указать, от кого сам получил ее. Мне дали копию с продажного условия, и я прочел: «Господин Бошон в Ричмонде».

И вот я отправился в Ричмонд в обществе сержанта Леве из Скотленд-Ярда; он уже не однажды сопровождал меня в различных экспедициях.

Мы остановились у дверей прелестного коттеджа, потонувшего в зелени.

Я позвонил, и нам вышла открыть прехорошенькая горничная, в маленьком белом чепчике, кокетливо приколотом на белокурых, вьющихся волосах, в светлом холстинковом платье и в классическом переднике.

— Здесь живет господин Бошан?

— Да, господа, — ответила она по-французски, — но в настоящее время его нет дома. Он повел гулять своих собак. Если вам угодно его подождать, я проведу вас в салон.

Хорошенькая камеристка проводила нас по аллеям, усыпанным мелким песком, и, наконец, ввела в довольно большую комнату, очень богато меблированную, на стенах которой я заметил картины лучших мастеров — Левиса Бруона и даже Каро. Первое впечатление было таково, что я нахожусь в жилище человека, бесспорно обладающего солидным достатком.

Вдруг дверь салона открылась, и к нам вышел человек лет шестидесяти, с красивой седой бородой, очень прилично одетый и с благородными, сдержанными манерами. Одним словом, это был настоящий джентльмен.

Любезным жестом он пригласил нас сесть; тогда я назвался.

Я не спускал глаз с лица нашего хозяина и заметил, что на одно мгновение благообразная физиономия господина Бошана омрачилась и он нервно сжал руками спинку стула, на которую опирался.

Очевидно, наш визит был ему неприятен, но почти тотчас же на губах его мелькнула приветливая улыбка, и он сказал мне на чистейшем французском языке:

— Что вам угодно от меня, сударь?

— Вы ли тот господин Бошан, — спросил я, — который продал одному банкирскому дому в Сити одну бумагу французской ренты?

— Конечно, это я, — подтвердил он, — и я не имею никаких поводов этого скрывать.

— Прекрасно, но я имею очень серьезные поводы желать узнать, от кого вы получили эту бумагу?

— Вот этого я уже не помню!

Загадочная улыбка скользнула по розовому лицу господина Бошана. Этот человек прекрасно знал, что бумага была украдена, и было ясно как день, что он не хотел назвать мне вора.

Однако я еще раз попытался подействовать на него убеждением.

— Ну, полно, постарайтесь припомнить, — сказал я, — быть не может, чтобы у вас была такая плохая память.

Тогда господин Бошан чуть заметно пожал плечами, как будто желая выказать мне свое презрительное сострадание.

— Хорошо, — кивнул он, — если вам доставляет удовольствие, то извольте, я назову вам лицо, продавшее мне эту бумагу. Это некто Уайт.

По-английски white означает «белый», и я отлично понял, что мой собеседник надо мной смеется.

— Послушайте, — сказал я ему, — это плохая шутка.

— White вам не нравится? — продолжал он. — Хорошо, допустим, что он Black (черный), если вы предпочитаете, о вкусах не спорят…

На этот раз я был окончательно взбешен и, быстро поднявшись, сказал приличному джентльмену:

— Бошан, вы вор, у вас находятся процентные бумаги на 400 000 франков, похищенные из фургона компании Р — L — M.

Но он очень спокойно сделал мне знак снова сесть и продолжал, не повышая голоса и без малейшей рисовки и фанфаронства:

— Совершенно верно, господин Горон, я вор, это мое ремесло, и у меня действительно находятся те процентные бумаги на 400 000 франков, о которых вы говорите, но заметьте себе хорошенько, ведь не я их украл, у меня есть неоспоримое алиби, в день преступления я преспокойно здесь прогуливался, и все обитатели Ричмонда подтвердят вам это.

— Но у вас находятся краденые ценности, — воскликнул я с легко понятным гневом, — и мне остается только приказать сопровождающему меня сержанту Леве арестовать вас.

Я был несколько ошеломлен, когда в ответ Бошан громко и весело расхохотался:

— Ха! Ха! Ха! Господин Горон, сейчас видно, что вы француз! Но я англичанин, и мы в Лондоне. Я знаю законы. Мое ремесло почти так же легально признано, как и ваше. Вы начальник сыскной полиции, а я — вор; но я не советую вам меня арестовывать… Впрочем, спросите сами у Леве.

Бедный сержант махнул рукой таким выразительным жестом, который ясно говорил, до какой степени он бессилен перед этим нахальным мошенником.

Между тем Бошан продолжал спокойным и примирительным тоном: