Убили Гангрену

— Потому и взял на себя, что за групповуху больше лепят.

— Потому что друзей не предаю, Егор, — Анатолий Николаевич снова сделал глоток, — только поэтому. Не трогал я твоего брата.

— Не верю.

— Твое дело.

— Чем докажешь, что ты к убийству Сашки не имеешь отношения.

— Ничем. Но и ты не докажешь свое. Я не отрицаю: встречались, разговаривали. Потом я ушел.

— А почему на пляже?

— Сашка там с кем-то встречу назначил.

— Чушь! Все серьезные разговоры он любил вести за кружкой пива. Я-то знаю его привычки.

— Тебе виднее. Но только так все и было. А кто разносит эту пакость по свету? Все эти сплетни-слухи мне ни к чему. Только подрывают мой авторитет у братвы.

— Точно, — кивнул головой Егор. — Никто не захочет иметь дело с убийцей. Опасно для здоровья. Одевайся, поехали ко мне на дачу. Там тебя ждет питерский дружок.

— Кто?

— Илья Муромец.

— Илюха прикатил? Зачем? Он должен был ехать в Киев.

— Не знаю. На заседании совета решено тебя Муромцем заменить. Где-то ты, друган, нагадил.

— Да ты что! Я чист!

— Это ты на совете скажешь. А сейчас поехали. Машина у подъезда.

— Ты с водилой? А то мне светиться лишний раз не с руки.

— Мне моя карьера дорога. Мне тоже не с руки, как ты выражаешься, рядом с тобой светиться. Жду тебя в машине, — Егор встал и молча вышел из комнаты, прихватив с собой недопитую бутылку с коньяком.

— Скот, — прошипел ему вслед Векшин. — С дерьмом не расстанешься…

Радужное настроение испарилось. Анатолий Николаевич тщательно оделся, прихватил с собой дипломат и тоскливо осмотрел комнату. Ему так не хотелось выходить на улицу, что даже засосало под ложечкой.

— Ничего, Толян, — сказал он себе вслух, — авось еще выкручусь. С Муромцем — нет, я не дурак, чтобы с ним встречаться.

Он быстро спустился вниз и подошел к машине.

— Ты подожди меня, Егор, я только сигарет куплю.

— Садись, — строго сказал ему Егор.

— Да в этом доме с торца магазин…

— Есть у меня сигареты, — разозлился вдруг Егор. — Сколько тебя ждать?

Векшин уселся рядом и положил на колени дипломат. Машина долго петляла по закоулкам, потом вырвалась на трассу.

— Егор, — заволновался Векшин. — Я не врубился! Дача у тебя на Волге. А мы куда едем?

— В одно место заехать надо.

— А как же Муромец?

— Муромец? А никак. Он уже улетел в Питер. Оставил мне товар и улетел.

— Так. Значит, Муромец теперь будет вместо меня?

— Ну! А тебя все! С хвоста бросили. Теперь тебе надо залечь на дно, чтобы свои же не достали.

— А какой резон тебе меня спасать? — поинтересовался бледный, как полотно, Векшин.

— А мне приятно иметь старого приятеля в шестерках. Ты мне обязан жизнью, понял?

— Понял. Теперь я твой раб.

— Правильно мыслишь. Будешь мою дачу охранять, собаку выгуливать, когда я занят — тебе придется телок моих развлекать. Работа не пыльная.

— Спасибо, — Векшин усмехнулся и устремил взгляд вперед, — тормозни на минуту, я не успел в туалет сходить. Ты так напугал меня Муромцем, что я вот-вот штаны намочу.

Егор свернул с шоссе к обочине, остановил машину и ступил ногой в лужу.

— Приспичило тебя не вовремя, — выругался он, — тут не пройдешь.

— А ты бы тормознул где посуше.

— Давай шустро делай свои дела и поехали.

Векшин спустился в кювет и вернулся через несколько минут.

— Поехали, — он захлопнул дверцу машины, — сразу легче стало. Я с утра пива нахлестался, вот и раздувает мочевой пузырь.

— У меня на даче два ящика «Портера». Напьешься… — Егор протянул руку вперед, взялся за ключ зажигания, но повернуть не успел, что-то сильно вонзилось ему в бок. Он недоуменно посмотрел на Векшина, схватился за бок и увидел, как сквозь растопыренные пальцы выступила кровь.

— Значит правда, — прошептал он, — ты и братана моего Сашку… а я не верил… — и уронил голову на руль.

Векшин вытащил из кармана носовой платок, тщательно вытер лезвие ножа, потом вы тер дверную ручку, взял дипломат, бутылку с коньяком и вылез из машины. Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, бросил в кабину грязный платок и зашагал в сторону переезда. Он был спокоен, шел твердой походкой и снова стал бормотать навязчивый мотив:

И мне все кажется, все кажется,
Налью сто грамм — и свяжутся
Две жизни, как две нити, в узелок…

«Две жизни, — усмехнулся Векшин песенным словам, — вот тебе и две жизни …» Не стояли бы у него на пути братья, так и не тронул бы их. Егора правильно убрал, это та еще сволочь! Раба из него, из Толяна, хотел сделать? Шестерку?

Чтобы ему выгуливать собаку? Не на того напал! А вот Сашку — того, дурака, жалко. Сам на перо напросился. И получил. А кто докажет, что Векшин причастен к убийствам? Нет человека — нет проблем.