Убить колибри

– Когда убили князя Андрея, икона плакала десять дней, и слезы проточили в дереве бороздки. Когда хан Тохтамыш сжег Москву и побил несчетное множество русских, у иконы из сердца пошла кровь, монахи подставили под икону стеклянный сосуд, который преисполнился кровью. Когда на Москву надвинулись поляки и Лжедмитрий воцарился на троне, из иконы излетела молния и убила под Лжедмитрием коня. Когда последний царь Николай Второй венчался на царство и кругом была радость, гремели колокола, на Богородице загорелась одежда. Когда немец напал на Россию и взял Смоленск, Волоколамск, приближался к Москве, монахи видели, как в руках Богородицы сверкнул меч. В День Победы в руках Богородицы появилась алая роза, и ее запах был слышен за сто километров. Когда падал Советский Союз и многие монахи ликовали, перед иконой в церкви нашли горячий пепел. Когда Богородицу доставили в мою мастерскую, я обнаружил на ней много ожогов, порезов, надколов, даже след от пули. Богородица сражалась, защищала Россию. Она и теперь сражается, не дает России упасть. Иногда я слышу, какой бой она ведет, как в нее вонзаются острия, как она заслоняет собой удары, что направлены на Россию. Она заступница, воительница. Мне монахиня Елизавета сказала, что я приставлен к Богородице, чтобы ей служить. Что она убережет Россию от великого злодеяния и укажет будущего царя.

Эти последние слова он произнес почти шепотом. Ольга вдруг увидала, как он утомлен в своем служении, какие неведомые другим труды им совершаются, какой невидимый миру подвиг он вершит. И ей захотелось подойти, обнять его, прижать к себе его голову, разделить с ним его служение.

– Позвольте мне приложиться, – Ольга кивнула туда, где за дверью находилась икона.

Он открыл дверь, впустил ее. Сам не вошел. Затворил дверь. В комнате было темно. Из-за шторы проливался свет. За окном сверкал крестовидный перекресток. Пересекая друг друга, мчались огненные реки.

Икона лежала на столе, покрытая холстом. Ольга совлекла холст. Тонкая, похожая на стебель с маленькой головкой цветка, возлежала Богородица. Казалось, она спала. Ольга улавливала ее дыхание. Воздух над ней едва трепетал, переливался голубым и розовым, как северное сияние. Ольга наклонилась к иконе, прижалась лбом к деревянному краю, свободному от росписи. Волна тепла, слезного умиления хлынула в сердце. Ее мятущаяся, не находящая себя душа, ее непонимание жизни, ее вина перед умершими матерью и отцом, перед мужем, который стал ей спасителем и защитником и которого она не любила, ее страстное желание иметь ребенка, ее неутоленное материнство – все это горело, стонало, плакало в ней. Она обращалась к Богородице с бессловесной молитвой, умоляла снизойти, простить, научить, как жить в этом мире, где столько зла и несчастий, как жить, чтобы не увеличивать зло и чтобы ей в этом мире быть счастливой. Она целовала икону, и та отвечала на ее поцелуи тихим теплом и сиянием.

Она вышла из мастерской. Он стоял там же, где она его оставила. Его лицо, озаренное, восторженное, с синими глазами, было обращено к ней. Словно порыв ветра толкнул ее к нему. Она сжала ладонями его голову, притянула и поцеловала, долго, головокружительно, с бесконечным падением в чудесную пустоту, где исчезли все переживания, все видения и только сияло его лицо. И когда в падении, обнявшись, они коснулись дна, Ольге показалось, что в ней, под сердцем, бесшумно полыхнуло, и расцвел цветок. Когда она ехала по ночной Москве среди снегов и сверкающих елок, этот цветок был в ней, его лепестки не опадали.

Челищев лежал в темноте, повторяя: «Ты моя милая, ты любимая!»

Глава 10

Генерал ФСБ Игорь Степанович Макарцев своей чуткой интуицией, «третьим оком», способностью извлекать из бесчисленных информационных потоков спрятанную в них суть – генерал чувствовал, что вокруг Президента зреет заговор. В обществе множилась ненависть. Витали духи ненависти. Перекатывались сгустки ненависти. Тянулись нити ненависти. Все это пересекалось, слипалось, спутывалось, образуя зыбкую тьму, в которой меркли все деяния власти, все президентские устремления. Тускнел сам образ Президента, над которым работало множество дизайнеров, художников, гримеров, специалистов по «теории образа». Лик Президента, отчеканенный в народном воображении, как чеканят на золотой медали лик императора, теперь стирался, мутнел, покрывался паутиной ненависти.

Макарцев, подобно синоптику, наблюдающему движение грозовых облаков, следил за клубящейся тьмой. Но нигде тьма не достигала той концентрации, когда из черной тучи бьет молния, поражая высокий шпиль или одинокое дерево. Он не находил того черного сгустка, где копился заговор.