Высокий худой мужчина, стоящий на пороге, одет в великоватый рабочий комбинезон, поверх шелковой балаклавы темные очки. При виде его безымянный мальчик опускает взгляд и перестает рычать, потому что перед ним человек, во власти которого его судьба. Он велит называть себя Отцом, говорит по-русски с сильным иностранным акцентом и требует беспрекословного подчинения.
– Пошли, – говорит мужчина, тут же поворачиваясь к нему спиной.
Мальчик мог бы на него напасть. В темном мире никто ни к кому не поворачивался спиной. Но сейчас темный мир далеко. Насколько далеко, он не знает: однажды он проснулся уже здесь, в этих стенах, и, должно быть, проспал много дней, а может, и месяцев. Проникающий сквозь световые шахты дневной свет так сильно ожег глаза, что мальчик закричал от боли.
Отец выходит в длинный пыльный коридор, освещенный голыми лампами, и мальчик на полусогнутых ногах следует за ним. Он готов к драке, готов стиснуть пальцы на чужом горле. Он чувствует новые запахи, слышит старые звуки за бесконечным рядом запертых дверей: крики, плач, вопли и треск лопающейся под ударами плоти.
– Ты вырос во враждебной среде, – все так же по-русски говорит Отец. – Это сделало тебя таким, какой ты есть… хорошим Сынком. Но теперь ты должен измениться. Потому что ключ к выживанию – это приспособляемость к среде, понятно?
– Да, – шепчет мальчик, что соответствует истине лишь отчасти: многие слова, произносимые Отцом, ему незнакомы.
– Ты должен научиться управлять своими рефлексами. Нельзя подчиняться велениям худшей… животной части себя. Понятно?
– Да. Скотины умирают.
– Правильно. Но ты выживешь. И получишь соседа по комнате.
Отец останавливается перед одной из дверей, отодвигает засов и открывает ее. Резкий неоновый свет падает на худого, как скелет, мальчишку в расстегнутой ночной рубашке, привязанного к койке кожаными ремнями. Он бьется в судорогах, рот его в пене. К его руке подключена капельница, под отверстием в койке стоит ведро для экскрементов. От вони слезятся глаза.
– Трудный пациент, – говорит Отец. – Строптивый, плаксивый и упрямый. – Задрав балаклаву над губами, он кладет в рот лакричную пастилку. – Я трачу много сил, чтобы преодолеть его сопротивление. Несмотря на терапию.
Последнее слово он произнес по-итальянски, и мальчик непонимающе смотрит на него.