Убить Саламандру

— Я в порядке, — Анка вздохнула и выдохнула. — Я — это я, — девушка опустила голову, взглянув на свои дрожащие ладони. Затем она накрыла ими лицо, прячась в импровизированный кокон.

«Я — это я». Кому она это сказала? Алине? Или Анка пыталась убедить саму себя?

В голове снова хаос. Запрятанные, запертые звоном колокольцев воспоминания с жаром и криками пытались вырваться из своего заточения. Голову раскалывало надвое, как иконку «The Broken map», перед глазами мелькала аура, видимая даже сквозь сомкнутые веки, во рту моментально пересохло, а тело будто окатили ледяной водой. Быстро забилось сердце, отбивая ритм мечущихся мыслей.

Вдох выдох. Вдох выдох.

Это была не она. Не она управляла своим телом и разумом. Не она радовалась страданиям людей. Не она огорчалась, что пора уходить, оставляя позади столько веселья.

Звонкие колокольца всегда пробивались через самые громкие крики, иногда заглушая и их. В такие моменты орущая толпа теряла свой ужасный облик, и девушке казалось, что люди подпевают этой красивой мелодии. Повсюду алыми бутонами раскрывались всполохи не то крови, не то пламени, окрашивая мир вокруг яркими красками. Саламандра не могла сдержать улыбки.

Более глубокий вдох и долгий выдох.

Сквозь стиснутые пальцы прорвалась влага, окропляя платье тёмными пятнами. Не она убивала и мучила людей, а тот, кто управлял ей, наставлял, прельщая сладкими речами.

Для Саламандры не существовало понятия времени. Были моменты, когда она, словно ослепшая, бродила по тусклому и бесцветному миру. Эти моменты чередовались с другими, где образ Сергея Борисовича пробивался сквозь тьму закрытых глаз — яркий образ, преследовавший её пять лет, единственный, кого она видела чётко и ясно, кто был для неё всем, пока она забыла остальной мир. Лишь он и пламя привносили краски в её жизнь.

Анка в ярости сжала кулаки у лица, оставляя следы от пальцев на бледной коже.

Глубокий вдох. Задержать дыхание. И выдох. Вдох и выдох.

Что бы ни решили ребята, Анка обязана разобраться с человеком, который называл себя другом её родителей и знал с детства маленькую Аню. Её отец и Сергей Борисович оба были из обеспеченных семей. У первого — родители банкиры, финансисты, держащие в своих руках солидные Петербургские капиталы, у второго — отец депутат Госдумы, урождённый ленинградец, а потому много времени проводящий в культурной, а не экономической столице. Оба они были белыми воронами: один из-за своей страсти к бесполезному по мнению родителей искусству, а второй…

Сергей с детства был не таким, как все. Резкие смены настроения, неадекватное поведение, неконтролируемые движения, отсутствие эмпатии — всё это можно было бы заметить раньше и начать лечение, если бы отцу было дело до ребёнка. Мать погибла при родах, и Борис Николаевич винил в этом своего единственного сына, откупаясь от любви деньгами. Финансы обеспечили качественное домашнее обучение, но начисто лишили ребёнка навыков коммуникации. Репетиторы не раз намекали отцу, что мальчика надо показать психиатру, но тот отмахивался: не хватало ещё, чтобы поползли неприятные слухи о его сыне среди журналистов и коллег. После школьной программы Борис Николаевич направил Сергея учиться в СПБГУ на кафедру политологии, где он и познакомился с Анатолием Олеговичем.

Оба мужчины чувствовали сильное давление со стороны семьи — их ожидания, надежды. И оба не могли их оправдать. На фоне этого они быстро стали друзьями, не нуждаясь в компании других людей. Пока рядом с ними не появился светлый образ Елизаветы, разбавив тестостерон своим присутствием.

Воспоминания о маме помогли снова восстановить душевное равновесие. Не только для отца, для Анки тоже Елизавета была ярким лучом в тёмном царстве. Ещё раз глубоко вдохнув и выдохнув, Анка — с трудом — убрала руки от лица. Они больше не дрожали.

— Я в порядке, — уже более твёрдо произнесла девушка и повернулась к Алине. Слова застряли в горле.

Из светлых карамельных глаз, всё утро светившихся от улыбки, молча текли слёзы, оставаясь на щеках тёмными дорожками туши и теней. Рука, так и оставшаяся протянутой, дрожала, и Анка не могла понять — от усталости или чего-то другого. Когда пришло понимание того, с чем связана дрожь, девушка виновато съёжилась, мечтая вернуть непринуждённые минуты назад.