Третий день аукциона отведен тому, что у аукционеров называется домашней утварью; в этот день аукцион ведет не осанистый Беддоу и не эстет Уэрри-Смит, но некий мистер Боггис, ведающий этой отраслью. Он ежегодно приносит «Торрингтону» существенную сумму, избавляясь от всего, чему не место в антикварной лавке на Бонд-стрит. Обстановка комнат для слуг, стопки превосходного постельного белья, турецкие ковры – потертые, но все же их хватит еще на много лет службы. Ковровые дорожки с лестниц и прижимавшие их блестящие латунные прутья (для тех, кто еще способен заставить горничных полировать латунь), шестьдесят восемь ярдов брюссельской ковровой дорожки из верхнего коридора, многолетние подборки давно почивших в бозе журналов, низменные «сортирные ящики», которыми пользовались слуги, зеркало-псише́, перед которым они приводили себя в порядок, прежде чем пройти через дверь, обитую сукном, и показаться на господской половине, вешалки для полотенец, наборы кувшинов, тазов и ночных горшков (ночные горшки берут флористы, потому что они, оказывается, если их хорошенько замаскировать, идеально подходят для цветочных композиций среднего размера), бесконечные гарнитуры стульев – дюжины и полудюжины – со всего дома, а особенно с половины для слуг, где сорок человек должны были куда-то примостить седалище во время трапез и отдыха; плита «АГА» – когда ее забирают, Роза начинает рыдать, потому что «АГА» была алтарем ее служения и Роза знает каждую ее причуду. Горы вещей, и каждая приносит деньги, которые мистер Боггис выманивает у публики, искусно очаровав ее, – он это умеет не хуже любого другого аукционщика.
Конечно, случаются сюрпризы. На торги выставляется биде в дубовом корпусе, и многие из присутствующих понятия не имеют, что это за штука. В их сознании викторианцы никак не связаны с загадочными приспособлениями, которые попадаются в ванных комнатах европейских отелей при «вылазках» за границу. Но видимо, какая-то из женщин семьи Купер была настолько парижанкой по духу, что пожелала иметь такую вещь, и вот пожалуйста. Производство лондонской фирмы «Гиллоуз». Биде уходит за ошеломительную сумму антиквару из Лондона, который знает, куда его сбыть. Неужели кто-то собирает исторические биде?
Столь же удивительные суммы были предложены за вороха бархатных занавесей, поставленных давным-давно Джоном Г. Грейсом, Лондон, Уигмор-стрит, дом 14. Когда был построен новый, готический «Белем», люди мистера Грейса в течение пятидесяти шести дней вешали портьеры и укладывали ковры. Мистер Боггис раскопал массу информации – из каких-то бумаг, которые до сих пор хранились в доме. Это придает невыразимую подлинность и антикварный шарм тому, что в противном случае было бы просто кучами подержанных тряпок. О, мистер Боггис умен! Эти ткани роскошны, несмотря на то, что им больше ста лет; мистер Боггис показывает желтую китайскую парчу, и знатоки ахают. Бо́льшая часть продукции мистера Грейса отправляется к лондонскому костюмеру, который пошьет из нее костюмы для исторических пьес и кинофильмов.
Вероятно, самым большим сюрпризом оказывается ортофон. Он был такой новинкой, когда впервые появился в «Сент-Хелен»! Такой богатый звук, так тонко передает «внутренние голоса» сложной музыки, как не удавалось более ранним проигрывателям. Родри не замечал, что ортофон стареет, поскольку сам с возрастом стал плохо слышать; он также не замечал, что появились другие проигрыватели, гораздо лучше по качеству звука. Он привез ортофон из Канады, поскольку не знал, можно ли купить такой в Соединенном Королевстве. Сейчас, судя по всему, ортофон превратился из ветхого хлама в ценный антиквариат, который можно привести в первоклассное состояние; дамы и господа, нет ничего лучше для пластинок на 78 оборотов, которые не будут звучать на ваших хай-фаях!