Убивство и неупокоенные духи

Далее мистер Уэрри-Смит склонил выю под более банальное ярмо – на торги были выставлены две картины с изображением Наполеона, копии французских оригиналов, сделанные одной из барышень Купер, имевшей некоторый талант в изобразительном искусстве – не очень большой, впрочем. Наполеон был явно задумчив; мисс Купер затушевала величие императора и подчеркнула в нем простого человека, корсиканца; глаза у него были тусклые, и похоже, он давно не брился. В целом он напоминал спившегося капельмейстера. «Переход Наполеона через Альпы», копия с картины Делакруа, сделанная гораздо позже, чем была написана картина. Разве император не умел держаться в седле? Почему его коня ведет под уздцы живописный поводырь? Конечно, это позволяет императору устремить взгляд за пределы картины, прямо на зрителей, так сказать. Рука заложена за пазуху. Ни за одну из этих картин не дали больше двадцати гиней. В конце концов их повесят в какой-нибудь третьесортной школе, чтобы впечатлять третьесортных родителей, знающих Наполеона в лицо.

Но худшее впереди. «Искушение Христа», висевшее на почетном месте в Главном зале. Картина очень плоская и во многих отношениях загадочная: если верить ей, Христос сорок дней постился в пустыне, облачившись в розовый чайный туалет. Лицо изображено в традициях девятнадцатого века, то есть Он выглядит как женщина с бородой, а рука, указывающая на небо, по-видимому, без костей. Дьявол – цвета потускневшей бронзы. Он голый, но паховая область окутана стыдливым туманом. Он указывает вниз, на царство мира сего. Дьявол красивее Христа (конечно же, это получилось случайно). Никто не предлагает цены, и картину снимают с торгов.

С образцами скульптуры, которыми Куперы украсили свой дом и которые Родри счел слишком тяжелыми и оставил на месте, мистеру Уэрри-Смиту везет не больше. Миссис Купер в одеянии римской матроны читает двум маленьким сыновьям в римских туниках мраморную Библию; следуя классическим образцам, но безо всякого эротического эффекта, соски матери слегка выпирают под складками ткани. Соски, конечно, уместны в контексте материнства, но они влекут за собой и другие ассоциации, – возможно, мистер Купер был к таковым неравнодушен. Ведь верно, что скульптор весьма искусно намекнул на формы человеческого тела под тканью, и все это – в камне? Но видимо, он все же недостаточно искусен для присутствующих. Миссис Купер слишком велика, слишком мраморна, слишком свята даже для садовой скульптуры. И, кроме того, как ее отсюда увезти? Мистер Уэрри-Смит, отвечая на вопрос из публики, отрицает всякое знакомство с Б. Э. Смитом, ваятелем, который подписал скульптуру своим именем и добавил слова «Fecit Roma», подчеркивая, что она родилась прямо в источнике всего великого искусства девятнадцатого века.

Внешне спокойный мистер Уэрри-Смит переходит к Еве, нашей праматери, чье изображение высечено из голубовато-белого мрамора. Она тянется вверх (видимо, за яблоком), но все ее тело стремится вниз; углы рта обвисли, а плоть кажется тяжелой, будто на нее давит не гравитация, а нечто гораздо более тяжкое. Ева полновата, но груди у нее как шары; бедра широкие и создают впечатление податливых; венерин бугор непорочно гладок, лыс и безличен, как бланманже. На руках у Евы длинные изящные пальцы благородной дамы, а на ногах – цепкие, как у обезьяны.

– Леди и джентльмены, вы видели ее в Библиотечном саду. Что даете? Скажем, для начала, сто гиней?

Сказать-то он может, но его никто не поддерживает. Ева останется на месте.

А Родри она нравилась. Обнаженная натура, но на библейскую тему, а значит, допустима.

(14)