Убивство и неупокоенные духи

– Я был увенчан успехом, Гил. То есть в пределах, доступных человеку моих талантов, строителю, досконально знающему свое ремесло, как мало кто из строителей знает, вот что я тебе скажу. С капиталом Вирджинии я основал свое дело на твердой ноге. Я умел найти лучших рабочих и лучшие материалы, а также использовать то и другое наилучшим образом. Все, что я тогда построил, стоит и по сей день и будет стоять, пока не снесет какой-нибудь дурак. Знаешь такую присказку, а, Гил? Якобы строитель, который строит на века, – предатель своего ремесла. Но так говорят только жулики. Любой, кто хоть что-то собой представляет, старается делать свое дело как можно лучше. Строить на живую нитку – грешно. А я был добродетельным строителем. Я всегда был добродетелен, что бы там ни говорила Вирджиния. Старуха Синтия Бутелл отравила ей душу. Вирджи не дурная женщина, просто обозленная. Вот Синтия – та дурная.

С самого начала мне сопутствовал успех, и все, кому нужна была работа на совесть, приглашали меня. Но решающая удача пришла ко мне года через полтора после того, как я открыл свое дело, – это когда мне заказали строительство особняка миссис Джулиус Лонг-Потт-Отт.

От такого имечка глаза на лоб полезут, а? Но она была заводилой среди городских дам, и притом богачка, деньгам счету не знала. В девичестве она звалась Луида Бимер, но вышла замуж за мистера Лонга, старого лавочника с толстой кубышкой. Не прошло и года, как он подавился рыбьей костью и умер, и вдова вскоре вышла за мистера Потта, который держал «Дворец фарфора» на Колборн-стрит. Луида была хорошенькая, и милая тоже (а одно с другим не всегда ходит вместе), но ей не везло с мужьями – а может, как раз везло, смотря с какой стороны поглядеть. Не прошло и двух лет, как мистер Потт свалился с лестницы – оказалось, он тайно пил – и сломал шею. Так что Луиде даже новый траурный наряд не пришлось покупать, только обновить те вдовьи одежки, что она раньше носила по Лонгу. И они были ей до того к лицу, что едва прошел обязательный год траура, она сразу вышла за старого Отта, немца, у которого денег столько было, что и палкой не разгонишь, – он их заработал на торговле свиньями. И вот Луида осталась трижды вдовой, с тремя капиталами, а ей еще и тридцати не было, когда старый Отт помер – от слишком красивой жены, как говорили, но в подобных случаях всегда так говорят. Она была такая порядочная, что не отказалась ни от одной из мужниных фамилий и стала – и до сих пор остается – миссис Лонг-Потт-Отт. Настоящая важная дама, с собственным салуном.

Всякие фу-ты ну-ты твердят, что надо говорить «салон», но это разве что по-французски, а означает все едино салун. Я всегда говорил «салун», и она вскоре перестала меня поправлять. У нее там собирались по пятницам, в четыре часа, пили чай и говорили о политике или о тиятрах до полшестого. Очень избранное общество. Сбоку тихонько играл струнный оркестр Фрэнка Шалопки, и Ида ван Кортленд, актриса, заглядывала время от времени, когда бывала в городе. Актрис там принимали – замужних то есть. В салуне у миссис Джулиус Лонг-Потт-Отт придерживались очень передовых взглядов.

А тот дом, где все это творилось, построил я. Был и архитектор, из Торонто, он начертил планы, но я исправил у него кучу ошибок. Ну знаешь – двери, которые врезаются друг в друга, открываясь, и закутки, которые никак не протопить, что хочешь с ними делай. Архитектор был не очень рад, что я ткнул пальцем в его ошибки, но я его переспорил, и миссис Лонг-Потт-Отт встала на мою сторону. Она была очень практичная, хоть и делала вид, что вовсе не училась когда-то в одном классе со своей нынешней горничной, Олой Миллард. Ола иногда смеялась над тем, как высоко залетела Луида Бимер – до того, что «обедает» в полседьмого вечера, в отличие от всех нормальных людей, которые обедают в полдень и едят горячий ужин в полшестого. Причем до ужина Луида обязательно «переменяет туалет» – так она называет, когда снимает одни тряпки и надевает другие. Но при всем при том она была разумная женщина, понимала, когда для нее делают хорошую работу из хороших материалов, и я старался как мог.

Ты не поверишь, на какие ухищрения часто шли тогдашние строители. Любимым фокусом у них было – сделать двери и всю плотницкую работу из какого-нибудь хлама вроде сосны или ели, часто даже сырой, а маляр потом все покрывал специальной краской из свинца, олифы и киновари, так что казалось – это красное дерево. Но как только приходила зима и в доме начинали топить, из дерева проступала смола! Такую отделку называли «драконова кровь». Жульничество!