– Архитектор был образованный человек, во всяком случае для архитектора, но клиенты его не были образованными людьми; они были влиятельными людьми. И кончилось это плохо. Ему позволили делать все, что заблагорассудится, снаружи церкви, но внутри – другое дело. Они хотели сделать наклонный пол, а он сказал, что в церкви такое не положено. Он хотел сделать центральный широкий проход, а они удивились: это еще зачем? Вы думаете, мы тут будем процессии устраивать? Мы вам не католики. Он хотел поставить стол для причастия прямо посреди апсиды, а им это не понравилось: фокусом в церкви должна быть кафедра проповедника и никак иначе. Амвон, с которого звучит Божье слово, обращенное к народу Божьему. Но как же традиции, заикнулся он, а они ответили: какие еще традиции? Вот наши традиции, прямиком от Джона Весли, и мы знаем, что нам надо. Он поместил хор в задней части храма, наверху – на галерке, представляешь, – и орган запихал туда же. Старейшины только расхохотались. Слушайте, сказали они, в хоре поют наши дочки, и мы хотим видеть, как они поют. И мы не для того платим втридорога за орган фирмы «Братья Касаван» с регистром для арфы, регистром «эуфониум» и даже штукой, которая стучит, как барабан, и кто знает чем еще – чтобы прятать его на галерке.
Архитектор, конечно, надулся и вроде как намекнул, что они невежды. Можете себе представить, как это понравилось старейшинам церкви, из которых любой мог бы купить его с потрохами и даже не заметить расхода. В итоге она вышла такая, какой положено быть протестантской церкви, с амвоном посреди того места, куда все смотрят, а за амвоном – стена из прекрасных органных труб, чисто декоративных, конечно, поскольку настоящие, из дерева и металла, прячутся за ними, а чуть ближе амвона – дугообразные скамьи для хора, чтобы конгрегация могла получше разглядеть хористок и прикинуть, сколько стоят их шляпки, и орган – в оркестровой яме, расположенной еще ближе, так что макушка органиста торчит из-за красной занавесочки. И тут случился главный скандал.
Все вышло из-за резного украшения – оно должно было идти поверху над органными трубами, образуя этакий навес над амвоном и скрывая прожектора, которые светили из-под потолка на проповедника. Архитектор запланировал сделать эту штуку из резного дуба – резать тоже должен был я, – и он решил украсить ее надписью
Латынь! Прихожане орали и визжали так, что, пожалуй, в Гамильтоне было слышно. Латынь! В веслианской методистской церкви! Шум поднялся такой, будто сам папа римский собрался в ближайшее воскресенье захватить храм. Конечно, это значило всего лишь «К вящей славе Божией», но выглядело совершенно не к месту. Вышел ужасный скандал, и архитектор бросил проект.
«Вот Бог, а вот порог», – сказали старейшины, но, слегка поостыв, поняли, что интерьер церкви не закончен, а архитектора-то у них и нет! Конечно, те, кто не потерял головы, знали, что делать. Позвать меня, чтобы я достроил церковь и при этом сделал все как следует.
Архитектор смылся вместе со всеми чертежами, но меня это не волновало. Ни на йоту. Я умел чертить не хуже его, и через две недели представил проект интерьера, который полностью устраивал конгрегацию. И меня тоже устраивал.
Видишь ли, я был виртуозом по лестницам и давно хотел построить такой амвон, с двумя лестницами, слева и справа, чтобы проповедник мог выбирать, по которой подняться наверх. Подняться по одной, а спуститься по окончании проповеди – по другой. Очень элегантно, и никакого католического духа. Старейшины клюнули. Они не знали, как дорого могут обойтись такие отдельно стоящие лестницы! Но старейшины теперь ели у меня из рук, потому что я заменил слова на этой резной штуке над амвоном, и теперь они гласили: «Господь – во святом храме Своем: да молчит вся земля пред лицом Его!»[22]
Весьма уместно и не противоречит методистскому вероучению.Вот это я и построил. Из лучшего красного дерева, никаких подделок, никакой сосны, замазанной киноварью. А перила изогнутых лестниц соединены в скрытый «ласточкин хвост» – ты такого никогда не видел и не увидишь, потому что он скрытый. А резное украшение! Я клянусь, оно одно у меня заняло не меньше месяца, потому как надпись была самыми что ни на есть фигурными готическими буквами и так оплетена листьями, что не враз и прочитаешь. Я даже деревянного голубя вырезал, прямо над амвоном, среди листвы. Злые языки говорили, что кажется, будто голубь сейчас капнет проповеднику на лысину, но их надлежащим образом обличили в том, кто они есть, – злые языки, и все тут. Это было подлинное чудо.