Убивство и неупокоенные духи

Уильям Макомиш до таких штук не опускался. Лучшее дерево, лучшая работа – сверху донизу. Конечно, это было недешево. Дом Лонг-Потт-Отт обошелся куда дороже сметы. Но чего вы ждали? Архитектор узнал, как я ловко вывожу лестницы, и вставил в чертеж настоящую красотку – она вилась этаким загибом и стояла сама в себе, не опираясь о стену. Он показал мне чертеж, и я знаю, он ждал, что я растеряюсь, но я ему заявил – хладнокровно, что твой огурец: «О да, но это ведь вам не простое , какое каждый день видишь, – это посложней будет, верно? Я погляжу в свою таблицу тангенсов и к утру все для вас рассчитаю. Такие треугольные забежные ступени надо очень тщательно рассчитывать. А перила? Скрытый «ласточкин хвост» будет то, что надо. Я сам этим займусь, чтобы все было как следует». Клянусь, он чуть не упал! Он сроду не встречал такого мастера, как я. В результате я взял свое с окном-подковой в парадной гостиной. Архитектор его не хотел. Сказал, что оно вульгарное, но это только из зависти. Миссис Лонг-Потт-Отт захотела такое окно, потому что никто из ее знакомых про такое даже не слыхал и ни у кого такого не было, а она сказала, что это «мавританский штрих». И окно сделали подковой, и такое окно стало моим фирменным знаком – с тех пор я вставлял его во все дома, которые строил. Видишь, в моем доме тоже такое – он мой, пока меня не уведут отсюда.

После того мне уже удержу не было. Все меня приглашали работать, наперебой. Но я не шел к кому попало. Я строил только для людей, которых уважал и которые уважали меня. Архитектор был не нужен. Я справлялся лучше любого архитектора, какого они могли бы найти. Я создал отличные вещи. Вытворял с деревом и кирпичом такое, что никому до меня и не снилось. В салуне кое-кто говорил, что моя работа чересчур орнаментальна, но что мне до них? Они были не из тех, кто заказывает мне дома. Они были из тех, кто, как тараканы, набегает в чужие дома, стоит мне их построить.

(7)

– Оглядываясь, я вижу, что у меня был выдающийся послужной список. Я не только строил, но и помогал другим строителям. Поверишь ли, Гил, я единственный на всю округу умел вывести лестницу. Даже самую паршивую – ну знаешь, такую, которая вставлена между двумя стенами. Другие строители возились, мучились – и выходило, что верхний подступёнок кончается слишком высоко, или сама лестница такая крутая, что больше похожа на стремянку, или ступени слишком узкие – а это для стариков смертельно. В общем, ты не поверишь, что они творили даже при таких простых расчетах. Потому что, понимаешь, они были просто плотники. Только полный глупец мог бы назвать их строителями, не говоря уже – мастерами вроде меня. И я им предлагал: «Если хотите, я спроектирую вам лестницу и возьму за это двадцать пять долларов», и они отшатывались, будто их ножом пырнули. Но кто не хотел, чтобы лестница выглядела позорно, те платили. Я только на этом в свое время зарабатывал до ста долларов в месяц.

Но у каждой карьеры есть свой зенит, и мой наступил, когда веслианские методисты решили обойти англикан и католиков и построить себе лучшую церковь в городе. На методистов всегда смотрели сверху вниз, считая их бедняками, но времена переменились, и теперь к конгрегации принадлежало несколько богатейших людей города. И они хотели большую, красивую церковь. И конечно, они пригласили архитектора.

Надо сказать, он неплохо справился. Проект был в стиле, который сам архитектор называл мавританско-готическим. «Готический» означало, что он повсюду навтыкал арок и колонн, хотя арки были только для красоты, а колонны ничего не поддерживали. Еще там был крытый портик, и колокольня, и апсида, и зубчатая штука сбоку колокольни, которую он назвал сарацинской.

Пока мистер Макомиш это произносит, мне показывают церковь. Время придало ей некоторый шарм, хотя на самом деле это кошмарное нагромождение ненужных украшательств. Прошли годы, и все стили, намешанные в этом архитектурном ирландском рагу, наконец слились в один: это методистская церковь викторианской эпохи, и ничем другим она быть не может. Кажется, что она выдержит даже взрыв атомной бомбы, а снос ее обошелся бы в целое состояние. Я вижу табличку Фонда исторического наследия; она гласит, что эта церковь – памятник архитектуры. От гордого храма, возведенного на деньги богатых прихожан, до архитектурного кошмара, от кошмара до сокровища отечественной культуры – и всё меньше чем за сто лет. Вот подлинно канадская история.