Убивство и неупокоенные духи

Как приятно снова видеть «Сент-Эльмо». Это Мин его нашла, под кучей всякого мусора, что Родри навалил в дальней комнате. Зачем она там рылась? Вынюхивала. Она еще девочкой все время вынюхивала. Пятьдесят лет, не меньше. Я его купила после того, как посмотрела постановку. Ида ван Кортленд. Я не встречала женщины элегантней. Та последняя сцена, когда Сент-Эльмо говорит: «Неужели Эдна Эрл благочестивей Господа, которому служит?» Пауза, она смотрит ему в лицо, а потом произносит: «Никто никогда не имел столько слепой веры, столько беззаветной преданности, сколько я дарю вам, мистер Мюррей; вы моя первая, последняя и единственная любовь». Нынче так уже не разговаривают. Но видишь, что на самом деле. Да-с! Брокки засмеялся, когда увидел, что я читаю. Но я за всю свою жизнь прочитала больше книг, чем он, хоть он их и проглатывает. Я знаю, что сердце книги – это не только слова и то, что из них получаешь. Впрочем, я думаю, нынче в университете не интересуются сердцем чего бы то ни было. Сплошная голова и никакого сердца. Они и «Отверженных» теперь презирают. Ну пускай напишут лучше, вот что я скажу. И музыка тоже. То, что он покупает и ставит. Нигде ни единой мелодии. Попадаются хорошие песни. Та, что он вчера ставил, от которой Мин расплакалась. Ей не повезло в жизни. Во-первых, ее хворь. Вчера я видела, как у нее случился припадок прямо за столом. Она думала, никто не видит, но я видела. Теперь врачи называют это petit mal. Мы раньше говорили «эпилепсия», но эпилепсию теперь называют grand mal. Хорошо бы она не запирала дверь уборной. Вдруг у нее случится припадок прямо на толчке, и как тогда ее доставать? Но старую деву не отучишь. Старая дева. Я одна из нас троих вышла замуж. Больше всего мы боялись чахотки. У нас у всех были плохие легкие. У Мин не хватило характера против старой миссис Холл, а бедняжке Кэрри пришлось зарабатывать на хлеб после того, как папочка разорился, а я вышла замуж. Мамочка меня так и не простила, хоть я ей и посылала деньги по-тихому. Бедняжка Кэрри. Она играла как настоящая пианистка. Могла пойти по музыкальной части, если б ей хоть чуточку больше повезло. Она отбарабанивала «Большой концертный парафраз из „Фауста“ Гуно» так, что все только глазами хлопали. Там прекрасная мелодия вальса. Эд Гульд любил ей подпевать такими словами:

– Петь я могу, как соловей!
Сладкие трели сплетать!
– Да ты совсем осоловел!
Лучше иди-ка ты спать!

Он думал, что это очень остроумно, только однажды мистер Йейг ему сказал: «Мистер Гульд! Когда некто насмехается над высоким искусством, оно не терпит урона, но это определенным образом характеризует насмешника». И Гульд прямо на глазах увял, что твой осенний листок. Мистера Йейга все уважали. На то Рождество он подарил мне «Отверженных» с очень милым посвящением. Он знал, что я ценю хорошие книги. Я ее перечитывала раз пять, наверно. «Отверженные» побьют «Сент-Эльмо» одной левой. Реальность! Вот что понимал Виктор Гюго. Реальность! А этот Гульд! Он мнил себя остряком. Однажды принес в контору шоколадные конфеты и угостил всех девушек. Кусочки мыла, он их покрыл шоколадом в кухне-кондитерской Элфа Тремейна. Но в те дни девушки, служащие в конторе, были диковинкой, и нам приходилось многое сносить. Мне хотелось оттуда выбраться. Выйти замуж. Не только для того, чтобы выбраться. Хотелось чуточку романтики в жизни. Не у одной Кэрри был талант. Я хорошо пела. Уже много лет не пою. Астма. От папочки, надо думать. С годами стало хуже. У нас у всех были плохие легкие. Но я обожаю хорошие песни. Де Гогорса.

Когда б я мог к тебе прийти
Лишь раз, один лишь раз.
А ты б сидела взаперти,
На руку оперлась,
И так печальна, нету слов…

Какой голос! Богатый баритон. Я слышала, как он пел на той репетиции. Но каждый раз, сходя со сцены, он проскакивал вперед своей аккомпаниаторши, а ведь она женщина! Джентльмен пропустил бы ее первой. Но он, конечно, был великий певец и много мнил о себе. Наверно, ему кое-что прощается.

Когда б я мог к тебе прийти
На твой печальный зов.
Всю ночь готов я был идти,
Чтобы уже в конце пути,
Склонясь над спящею тобой,
На ухо прошептать:
«Моя любовь!
Моя любовь!»