Участники

В комнате с телевизором парень сосет уже два члена по очереди. Я внимательно разглядываю его красивое тело.

– Ну, тут ты знаешь. – Из соседней комнаты пахнет клубничной смазкой, едким потом и попперсом. Удивительная смесь.

– Здесь можно раздеться. Давай помогу. Ага. Клади сюда. Вот полотенце. Ванная там – свет сбоку.

Стоя под душем, я думаю о том, надо ли мне описывать секс.

«Как избежать банальности при описании ебли?» – вспоминаю я цитату. И действительно, как?

Есть важное правило: не рассказывай, а показывай. Каждый раз, когда ты пишешь, твоя задача не описать или рассказать, а показать читателю живые картинки. Он должен увидеть все своими глазами. Но в случае с сексом это правило не работает. Ты не можешь показывать секс. Просто потому, что показывать секс – это порнография.

Но и не говорить о нем ты тоже не можешь. И тогда ты смотришь, как с этим справляются другие. У Бергмана в «Персоне» есть сцена, в которой героиня фильма рассказывает, как она с подругой пошла на пляж и там случился секс с незнакомцем. В фильме, где любой флэшбэк можно экранизировать, именно эту сцену Бергман пересказывает. Он показывает лицо женщины, которая говорит.

Говорит, но не показывает саму сцену.

С другой стороны, есть Кубрик, у которого «С широко закрытыми глазами». Там Николь Кидман, когда они с Томом Крузом выкурили косяк в спальне, точно так же рассказывает о своем сексе с незнакомым моряком. Помнишь, прошлым летом в Кейп-код. Так, кажется? И Кубрик эту сцену экранизирует. Но он показывает не реальность, а как бы воображение героя Тома Круза. Кидман рассказывает Крузу довольно порнографическую историю, а он ее представляет у себя в голове. Мы видим не то, как это происходило в реальности, а то, как в воображении Тома Круза, мужа героини. И эта сцена наполнена разными именно дешевыми деталями. Там и моряк как карикатура, и Кидман выглядит как героиня Тинто Брасса. Сцена освещена фронтальным светом, как фонарем или прожектором, как будто свет идет из глаз смотрящего.

Так же освещена «Олимпия» Мане. Ярким фронтальным светом.

Фуко в лекциях о Мане говорил, что непристойность этой картины именно в том, что мы не подглядываем за «Венерой», спящей в комнате, а смотрим на голую женщину, которая с вызовом смотрит на нас. Она знает, что мы ее видим, и как бы спрашивает – ну? Тебе нравится?

Я точно знаю, что, скорее всего, опишу секс Андрея и Иры.

Ира любит секс, он приносит ей радость. Это должно быть большое, и яркое, и радостное событие. Андрей тоже получает удовольствие, но в этой сцене его чувства не имеют значения. Тут только то, насколько прекрасна может быть жизнь с ее точки зрения.

Но другие?

Я думаю о том, что у парня-детектива и его девушки тоже должен быть секс. Это должна быть зеркальная сцена, в которой будет все то же самое, но это будет наоборот про насилие и унижение. Про отсутствие радости. Про исполнение ритуала.

Но будет ли секс Андрея и парня-детектива?

Мне хочется всех немного обмануть. Я хочу, чтобы секс у них случился, но то, что он был, читатель узнает не в тот момент, а много позже. Чтобы этот факт перевернул представление о том, что происходило последние сто страниц. Ты думал, что это одно чувство, а это на самом деле уже другое.

Я выключаю воду и чувствую, как капли собираются в ручейки и стекают вдоль мышц по спине. Люблю горячий душ после тренировки и хорошего секса.

Обмотав бедра полотенцем, я вклиниваюсь в разговор на кухне. Большая часть парней уже разошлась, остались те, кто знаком лично. Все пьют чай или кофе и доедают торт.

Меня всегда смешило то, как московские секс-группы обычно заканчиваются школьным чаепитием.

– Просто, понимаешь, у нас у каждого есть такая история, – говорит тем временем высокий плечистый парень без штанов, но в футболке, к которой пришито грубыми стежками фото Мэпплторпа (цветы в вазе), прихлебывая чай из большой деревенской чашки. Я представляю его голого в темноте, лежащего на спине всего час назад: один из парней лежит рядом на боку, держит его за затылок и трахает в рот, другой сел на его член и ритмично двигается. – Мы все были в травматической ситуации, которую потом помним много лет, возвращаемся к ней, крутим ее в голове и думаем, что надо было в тот момент поступить иначе.

Ну типа: мне было лет двадцать, я влюбился в парня, как можно влюбиться только в двадцать. Ни о чем думать не мог, все мысли были только о нем. Но я тогда ничего не знал, подойти и познакомиться было страшно, и мы вроде общались, но это было такое общение – два обычных парня, встречаются в каком-то общем месте, где все тусуются. И однажды мы должны были куда-то вместе идти, и он предложил, чтобы я зашел за ним. У него было какое-то дело. Я должен был подождать, и мы бы пошли.

Ну, конечно, я согласился: ждать – это то, что делают все влюбленные. Влюбленный – тот, кто ждет.