Участники

Там болтали о всякой ерунде. Я сидела боком, подобрав ноги под себя. Перегиб между грудью, талией и бедрами был максимальный. Он рассказывал смешную историю, а я просто говорила что-то вроде «ага» или «прикольно» и смотрела на его губы иногда, не часто, облизывая свои. Когда дождь усилился, небо потемнело и в машине стало сумрачно. Свет давали только датчики на приборной доске. Я немного прогнулась к нему, он пару раз запнулся, и наступила пауза. Дождь барабанил в крышу, в машине было тепло и пахло сдобой, я поставила специально ароматизатор, мы оба замолчали, я коснулась его руки, и мы начали целоваться.

Минут через пять зазвонил будильник, я специально завела. Я сказала: «Извини» и стала рыться в сумочке. Открыла шприц со снотворным, достала телефон, посмотрела, сказала «папа», поднесла к уху и сказала веселое «алло» и подмигнула ему.

Выдержала паузу, чтобы услышать «Маша, ты где?».

Убрала улыбку с лица и серьезным голосом спросила: «Папа, что-то случилось?»

В этот же момент вторую руку вынула из сумки и вколола ему в ляжку, которую сама же предварительно всю ощупала, пока мы целовались.

Мне кажется, он так и не понял, что я сделала. На него я не смотрела. Взгляд и лицо были сосредоточены в телефоне. Он обмяк, закатил глаза и ударился головой о стекло. Я пристегнула его, и мы поехали.

Когда приехали сюда, я припарковалась в темном углу, я давно его осмотрела, обмотала его скотчем – эта часть плана прошла хуже всего, не думала, что будет так неудобно – и пошла искать тебя.

– А что камеры?

– Камеры?

– Ну камеры на улицах? Распознавание лиц, слежение. Вот это все.

– А, камеры. Не волнуйся об этом.

– Почему?

– Как бы это объяснить. Эм… Ты же знаешь, что мой отец выиграл тендер на установку, монтаж вот этой системы слежения в Москве?

– Нет, но теперь да.

– Да. Так вот, я видела проектную документацию. Ты же знаешь, что не все камеры, которые ты видишь – настоящие? Что существует некоторый процент фальшивых камер, которые нужны просто чтобы люди думали, что их видят и записывают. Знаешь, да?

– Нет, но это выглядит логичным и оправданным.

– Как ты думаешь, какой процент фальшивых камер установлен на улицах Москвы в рамках программы «Мой безопасный город»?

– Ты сейчас скажешь, что видела карту и на «Бауманской» ничего такого нет?

– Нет, скажи. Ну угадай.

– Шестьдесят на сорок?

– Нет.

– Что нет. Скажи хотя бы, тепло или холодно.

– Очень холодно.

– Сорок на шестьдесят?

– Это какие из них какие?

– Ну шестьдесят фальшивых.

– Ну немного теплее.

– Семьдесят процентов? Восемьдесят?

– Никогда не угадаешь. Все сто.

– То есть?

– Все сто процентов камер, которые установлены в Москве, которые якобы обеспечивают безопасность жителей города – все сто процентов муляжи и пустышки.

– Серьезно?

– А как ты думаешь, почему каждый раз, когда происходит какое-то громкое преступление – убийство или еще что-то, – камеры именно в этом месте именно в это время не работают?

– Ну потому, что это кровавое КейДжиБи. Нет?

– Принято считать, что таким образом спецслужбы покрывают своих исполнителей, но на самом деле, даже если ты поставишь одну камеру, тебе придется организовывать всю инфраструктуру, которая за собой это потянет: сети, офис, компьютерщики, люди, которые смотрят… все.

А если ты не поставишь ни одной камеры, то, во-первых, можно забрать все деньги себе. Вообще все. Ты тратишься только на муляжи, а они стоят копейки на алиэкспресс, и на их установку.

Но! Самое крутое, что по бумагам-то ты всю эту канитель с офисом, сетями, обслуживающим персоналом и непредвиденными расходами собираешь и поэтому потом еще и каждый месяц тебе приходят деньги на зарплату и все такое.

Круто же, да?

– Стой. Но камеры на дорогах?

– Это другое ведомство. Эти настоящие. Они штрафы выписывают. От такого никто не откажется. Поставил камеру, и копеечка капает. Но тут штрафы, а тут распознавание лиц гастарбайтеров. Видишь же разницу.

– Так. Ладно. Куда мы теперь едем?

– Мне надо домой. Принять душ и переодеться.

– Переодеться?

– Да, я целый день в этом. Надо привести себя в порядок.

Мы паркуемся на подземной стоянке в Машином доме.

Я вдруг замечаю на приборной панели собаку с головой на пружинке, которая при движении двигается из стороны в сторону. Но это не просто собака – это Анубис.

– Когда в будущем тебя спросят, ты укажешь на эту собаку и скажешь: это слишком придуманная деталь. – Маша уже вышла из машины и заглянула в салон на мой немой вопрос.

В гулком бетонном бункере звук захлопывающихся автомобильных дверей звучит успокоительно.

– А… – пытаюсь я спросить.

– Не-не. Я все рассчитала. У нас есть пара часов.

– Я в душ, а ты свари пока кофе, что ли.

Маша уходит в глубь квартиры и включает музыку. Какую-то классику. Что-то большое. У меня стойкое ощущение дежавю. Как будто я все это уже делал и видел раньше.

Если у всего этого и есть автор, то у него явно очень скудная фантазия или он снова и снова пытается повторить одну и ту же ситуацию, как-то переиграть ее, что-то в ней изменить.

Я варю кофе.

Через пятнадцать минут играет знакомая мелодия, и я узнаю, что это. Бетховен. Седьмая симфония.