Учебный плац

Они избрали его бургомистром Холленхузена, хотя Макс уверял, что на то нет никаких шансов, у него был самый малый перевес в голосах, как помнят здешние жители, но шефу это было безразлично, он занял этот пост и согласился, чтобы его в Доме общины называли «господин бургомистр», подчас даже Доротея обращалась так к нему: «Давай, давай, бургомистр, съешь еще одну сосиску». Какие предстоят работы на участках — это он всегда знал, и, хотя не мог уже проводить столько времени с нами, он через Эвальдсена и Иоахима передавал, что в первую очередь делать, а когда мы выполняли то, что он считал неотложным, я не раз пытался себе представить, чем он сейчас занят, и видел, как он проводит инспекцию, или слышал, как он с черной кафедры обращается к людям, а то выслушивает просьбы холленхузенцев.

Однажды он открыл праздник. Большие конные состязания с кольцами и копьями, на которые съехались участники отовсюду, почтенные старики и молодые крестьяне, но также и школьницы, они спустились вниз к Холле, на украшенный ради праздника флагами луг Лаурицена, с дорожками для состязания, палатками и ларьками. Там они выстроились, и шеф, встав на ящик, открыл состязания, он говорил недолго, и я не мог разобрать, что он говорил, поскольку не хотел особенно приближаться, но, надо думать, это была веселая речь, потому что то и дело слышался смех и ему здорово хлопали. Черные и белые костюмы для верховой езды. Флажки на копьях. Разукрашенные кони с розами за ушами. Побеленные известкой шесты, между которыми уже висели кольца. И всюду канатные заграждения. Огромный выцветший праздничный шатер: ни дать ни взять гриб-великан. Ина, разыскавшая меня в самом безопасном месте, сидящим на ограде, попросту схватила за руку и хотела оттуда стащить.

— Идем, Бруно, идем. Такое бывает лишь раз в году.

— Нет, — сказал я, — отсюда все прекрасно видно.

Вперед, к канатному заграждению, никто меня не заманит, я наблюдал все со своей ограды, сидел перед зарослями ольхи, а когда начались отборочные соревнования, пошел по деревянному мосту, но ближе — ни на шаг, никогда не подхожу так близко, чтобы увидеть глаза коней.

За пирожками и жареным миндалем и раза два за халвой я посылал младшего братишку Хайнера Валенди, у него вообще не было ни гроша, и он охотно бегал по моему поручению к палаткам лишь затем, чтобы получить от меня свою долю. Особенно долго я не в силах был наблюдать состязания; когда я пресытился топотом и гулом, фырканьем и ржаньем, я отправился к нашим посадкам, в низину, куда все долетало очень приглушенно, и именно там Ина мне взволнованно крикнула:

— Сейчас заезд Нильса, если ты зажмешь большие пальцы и пожелаешь ему успеха, тогда он победит, тогда он станет королем.

И я тотчас помог исполнению ее желания, зажал оба больших пальца, да так крепко, что он на третий день стал королем.

Сам-то я никогда бы не решился войти в праздничный шатер, но этого хотел шеф, наш бургомистр, он распорядился:

— Сегодня вся семья должна быть в сборе, — и сам повел нас к столу, закрепленному за нами в гигантском шатре, стол он окрестил нашей базой. А когда мы уселись на складные стулья, обошел всех поочередно, кладя руки нам на плечи, словно хотел прижать нас к сиденью.

Большинство было в костюмах для верховой езды, многие повтыкали свои копья возле столов, а на помосте музыканты, их было трое, уже вынимали инструменты из футляров. Вяло колыхались брезентовые двери шатра, по небу плыли белые облака, тугие, как свиные пузыри, значит, жди сильного ветра. Кто хотел что-то съесть или выпить, должен был сам себе это принести из буфета на колесах.

Я уже наперед знал, что они пошлют меня, и я должен буду все им притащить, но, пока я пытался навести какой-то порядок в заказах, к нашему столу подошел Нильс, он уже приколол значок и надел блестящую цепь, полагающуюся королю, и когда Ина, поцеловав его, поздравила, он поспешно спросил, что нам принести. Мы вместе пошли к буфету, я перечислил заказы, а Нильс, искоса на меня посмотрев, с похвалой сказал:

— И как ты все это смог запомнить, Бруно, я уже половину перезабыл.

А позже, за столом, когда мы поставили подносы, повторил еще раз:

— Мне наверняка пришлось бы трижды возвращаться, а Бруно, он все запомнил.

Он подсел к Ине, на ее стул; их нисколько не смущало, что сидеть было очень шатко, подчас они размахивали руками и цеплялись друг за друга, чтобы не упасть.

Как он стал королем, он не смог объяснить ни шефу, ни Доротее, они все снова и снова его расспрашивали, наибольшую заслугу он приписывал Фабиану, своему старому коню, у которого ровнейший галоп, какой только можно себе представить.

— На Фабиане, — сказал он, — сидишь как в кресле-качалке, и если хорошо рассчитать ход, то остается только подставить копье, а кольцо оно уже само подцепит. На Фабиане выиграли бы все мои соперники.