Учебный плац

Но семейство не оставалось постоянно в тесном своем кругу, время от времени к нашему столу подходили люди и беседовали с бургомистром, раза два даже уводили его с собой, и я видел тогда, как он сидел за другими столами с бокалом в руке, готовясь чокаться. Когда заиграли музыканты, нас покинули также Нильс с Иной; поскольку Нильс был королем, ему принадлежал первый танец, королевский вальс, как это назвала Доротея, но танцевал он отнюдь не как король; виноваты в том были, верно, его сапоги для верховой езды, из-за них он не попадал в такт, подпрыгивал, постоянно чуточку запаздывал во время танца, и когда танец кончился, на его лице читалось облегчение. Как быстро он увел Ину, еще не смолкли аплодисменты, Ина уже исчезла в сутолоке у входа в шатер. Что Иоахим умеет так хорошо танцевать, я никак от него не ожидал, танцевал он с одной лишь Доротеей, два, а то и три раза, он непрерывно улыбался и весь танец не отрываясь смотрел на нее, и если бы Доротея так не запыхалась, он бы, верно, приглашал ее чаще.

Буксирный караван; помню, как из дымки, из облаков табачного дыма, вынырнул буксирный караван, кого-то волокли под руки, а он противился, упирался, дергался и старался вырваться, не в полную силу, но пытался. Я сразу же увидел, что сопротивление его в какой-то мере наигранное, потому что старик Лаурицен, уж конечно бы, высвободился, если б изо всех сил попытался это сделать, значит, он втайне был не против того, чтобы Нильс и Ина притащили его к нашему столу. Думаю, они до того его долго обрабатывали и за его спиной, когда он сидел упрямый и брюзгливый, даже не желая взглянуть на наш стол, за его спиной сговорились и по сигналу схватили его и поволокли, получая от этого явное удовольствие. Они притащили его к нашему столу и с двух сторон крепко держали, как какого-нибудь пленника, а он, довольно-таки уже сгорбленный, выпрямился и уставился на шефа, который медленно поднялся и в свою очередь вперился глазами в стоявшего напротив упрямца, так они стояли, оценивая друг друга взглядом, с упорством, от которого нам всем становилось не по себе.

Старик Лаурицен первый разомкнул губы как бы для вопроса, он сказал:

— Целлер?

А шеф на это:

— Лаурицен?

После чего оба вновь уставились друг на друга, и наконец Лаурицен, больше не выдержав, проворчал:

— Бургомистр — да, но не мой бургомистр, не мой.

— Ничего, — сказал шеф, — мне достаточно и простого большинства. — И уверенной хваткой, подцепив пустой стул от соседнего стола, поставил его между собой и Доротеей и предложил Лаурицену сесть, на что тот, поколебавшись, с пренебрежительным жестом сел. Сразу же перед ним оказался полный стакан, и сразу же Доротея и шеф предложили ему с ними чокнуться, но он пока еще не захотел, он должен был сперва спросить:

— А древесина из Датского леска, она по-прежнему может сгодиться, так, что ли?

На что шеф ответил:

— Может сгодиться не хуже, чем все те камни, которыми нас одаривали по ночам.

После чего они друг другу кивнули и опрокинули себе в рот пахнущую тмином водку.

Сколько они могли пить! И чего только друг другу не говорили, не повышая, однако, голоса, каждый выкладывал то, что в нем накопилось, обвинения и контробвинения, ни один не оставался перед другим в долгу.

— Раньше еще жилось неплохо в Холленхузене.

— Раньше? Это когда же?

— До того, как вы, с востока, сюда заявились, вы — сущее бедствие, тут было тихо и мирно, каждый знал, что ему принадлежит, никто никогда не посягал на чужую собственность.

— Зато мы вам показали, как можно жить и что можно сделать из земли, от которой все нос воротили.

— Во всяком случае, мы были довольны.

— Да, те, у кого было все, те были довольны.

— У себя дома вы только одному и научились — таскать да мазурку танцевать.

— Правильно, а вы довольствовались только первым.

— Кукушечье гнездо — вот все, что мы представляли для вас.

— Насколько мне известно, у кукушки нет гнезда.

— Во всяком случае, без вас у нас был бы совсем другой Холленхузен.

— Правильно, тут все оставалось бы, как во времена оны.

Такая шла между ними перепалка, но порой они втихомолку про себя ухмылялись и в перерывах чокались низенькими стаканами. Ни тот ни другой не протестовал, когда Нильс поставил перед ними новую бутылку — приветствие от короля состязаний; старик Лаурицен собственноручно откупорил ее своими узловатыми пальцами и, не спрашивая, налил, также и Доротее, которая согласилась выпить лишь при условии, чтобы никто больше не приглашал ее танцевать.

— Что до танцев, так это все вздор, — изрек старик Лаурицен и этим ограничился.

В последний раз выпив за наше здоровье, он рывком поднялся, кое-как установил равновесие, а затем, нащупывая край стола и держась излишне прямо, направился к выходу, но перед тем пригнулся к шефу и шепнул ему что-то на ухо. Иоахим тотчас же захотел узнать, что Лаурицен шептал шефу, и шеф сказал:

— Ничего особенного, он меня к себе пригласил.