Учение Коперника и религия: Из истории борьбы за научную истину в астрономии

Следует иметь в виду, что акт от 25 февраля 1616 г. запрещал Галилею лишь положительным образом учить системе Коперника, ее защищать или обосновывать, но, как уже отмечено, не запрещал это делать в порядке диспута, как это часто было принято в то время и как он это формально сделал в своей книге. Поэтому инквизиционный процесс, начатый в связи с опубликованием «Диалога», по существу невозможно было обосновать юридически. Инквизиторам это было ясно. Виновными, в худшем случае, должны были оказаться папские цензоры, одобрившие эту большую книгу к напечатанию, а не сам ее автор — Галилей. Ведь осуждение Галилея инквизицией могло иметь место лишь в том случае, если бы ему лично был воспрещен какой бы то ни было способ трактовки коперниковой системы. Но такого специального запрета не существовало. Согласно декрету от 5 марта 1616 г. коперникова теория считалась терпимой в качестве математической гипотезы, и поэтому книга Коперника запрещалась лишь предварительно, до исправления некоторых отдельных мест! Следовательно, с формальной стороны довольно трудно было возвести на Галилея обвинение в непослушании духовной власти, в неподчинении декретам инквизиции.

Но не в формальных обстоятельствах непослушания был для инквизиции и для возглавлявшего ее папы интерес процесса Галилея. Дело шло о разоблачении крайне вредного для церкви содержания галилеевой книги и об осуждении тех, кто придерживается изложенной в этой книге коперниковской ереси. Для достижения этой «душеспасительной» цели инквизиция по своему обыкновению считала, что все средства одинаково хороши. Поэтому она прибегла к подлогу, подделав формулировку акта от 26 февраля (содержавшего предписание, которое Беллармин от имени папы и конгрегации передал Галилею) в таком духе, что осуждение Галилея стало возможным.

В конце концов Галилей под страхом ужасной казни вынужден был во всеуслышание заявить: «От чистого сердца и с непритворной верою отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистными вышеуказанные заблуждения и ереси и вообще всякую и всякие противные вышеуказанные святой церковью заблуждения и сектантские мнения. Клянусь впредь никогда не говорить и не утверждать ни устно, ни письменно о чем бы то ни было, что может создать против меня подобного рода подозрение; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозрительного в ереси, то обязуюсь донести об этом сему святому судилищу…»

Этой церемонией церковь, считавшая науку «служанкой богословия», главным образом стремилась нагнать страх на всех тех, пытливость которых выходила за церковные рамки, уничтожить всякие намеки на свободу научного исследования. Поэтому инквизиция старалась так обставить процесс Галилея, чтобы запугать передовых ученых того времени, и она этого добилась. Приговор кардиналов над Галилеем произвел на ученый мир более сильное впечатление, чем декрет 1616 г., так как допущение движения Земли стало рассматриваться как величайшая ересь.

Копии приговора инквизиции и «отречения» Галилея были разосланы по всем европейским католическим дворам, ученым обществам, университетам, монастырям и т. д. с приказом епископам публично в торжественной обстановке прочесть эти документы, вывесить их в общественных местах, распространить через газеты и т. п. Во Флоренции, на родине Галилея, они были прочитаны местным инквизитором при участии всего состава местной конгрегации в кафедральном соборе. Специально были приглашены все друзья, родственники и приверженцы Галилея.

Существует предание, что Галилей после акта отречения, топнув ногой, произнес: «А все-таки она движется!» Но это только красивый вымысел: таких слов он произнести не мог во всеуслышание, так как это неминуемо привело бы его на костер, которого он, до крайности измученный, старался избежать (тем более, что он стремился закончить свои работы по механике). Впервые эта знаменитая фраза встречается спустя 12 лет после смерти Галилея в мемуарах его ученика Винченцо Вивиани. Возможно, что он подслушал ее у прелатов, выходивших из церкви после «отречения» Галилея. Последние, конечно, не верили в искренность этого отречения. Так или иначе, но в этих замечательных словах как нельзя более ярко выразилось общественное негодование против церковных гонителей Галилея. В них сказался суд потомства над судом инквизиторов. Эти слова ярко выражают мысль о принципиальной непримиримости науки и религии и поэтому стали лозунгом всех тех, кто на протяжении столетий боролся с реакцией и мракобесием.

Не подлежит сомнению, что и после своего отречения Галилей очень много сделал для науки вообще и для обоснования учения о движении Земли в частности, хотя он и не имел возможности свободно печатать свои произведения. До конца своих дней он оставался верным своим истинным взглядам, а отречение считал только вынужденным и чисто формальным актом.[39]