Учение о боговдохновенности. Мартин Лютер и его место в экуменической проблеме боговдохновенности

Утверждение Меланхтона отличается от воззрений Лютера. Святой Дух касается пророческих умов (mentes), дабы они смогли постигнуть (ut sciant) спасительную истину. Акцент делается на эпистемологический аспект восприятия божественного откровения. Меланхтон воспринимал боговдохновенность как правильное признание notitia historiae божественной доктрины. Пророки и апостолы были призваны для восприятия и учения божественной доктрины, которая непогрешима:

Пророки в Ветхом Завете названы учителями, которые непосредственно призваны Богом для защиты учения… и украшены свидетельством чудес, чтобы было достоверно, что их учение божественно, и они не ошибаются в учении…[149]

Апостолы — это учители в Новом Завете, которые непосредственно призваны Христом к тому, чтобы учить Евангелию… и они украшены свидетельством Святого Духа и чудесами, чтобы было достоверно, что учение их божественно, и они не ошибаются в учении, потому что Бог о нем свидетельствовал, и у них есть власть учить всюду.[150]

Для Меланхтона объективно непогрешимая доктрина, открытая пророкам, является главным содержанием Писаний. Он не затрагивает вопросов диктовки, непогрешимости или исторического рассмотрения. Библия превыше всех остальных религиозных писаний.

Теория Лютера о динамической встрече пророка с Богом исчезает в учении Меланхтона. Для него эта встреча является событием cogitation, а не fides. Учение Лютера, связанное с богословием креста, а также с восприятием и передачей богодухновенной доктрины sub specie contraria, полностью отсутствует у Меланхтона. Как только произошло ослабление структуры богословия креста, последователи Лютера утратили возможность придерживаться его учения о делении текстов на «ясные» и «неясные». Следовательно, стремясь найти внешний авторитет, они не были способны следовать главному учению Лютера в отношении библейских текстов. Вследствие этого объяснение происхождения Писаний принимало более сверхъестественный характер.

Развитие данной теории библейской боговдохновенности особенно ярко выражено в богословии Маттиаса Флация (ум. 1575). Он был первым среди лютеранских богословов, кто объединил понятие боговдохновенности с действием написания. Ему принадлежит идея диктовки:

Каковое Священное Писание потому называется боговдохновенным, что Святой Дух проговорил его через уста священных орудий Бога и записал с помощью их же рук, как мы читаем о Иеремии, что он два раза без затруднений продиктовал свою книгу писцу так, как если бы он по книге все это повторил, а именно когда внушал ему дух Господень.[151]

Писания богодухновенны, поскольку имеют «устную» и «письменную» формы провозглашения через пророка, которым руководит Сам Святой Дух.

Флаций особенно выделяет инструментальный аспект боговдохновенности. Поскольку пророки были «орудием в руках Божьих», их призванием является не только устное провозглашение слова, но также и его письменное изложение:

По этой причине надо знать, что пророки были лицами, божественным образом и непосредственно призванными к проповеди небесного учения о грехе и благословенном семени, и даже более, как сказано, что не они, но Сам Бог проговаривал через их уста человеческому роду то учение, которое они записали по вдохновению Святого Духа.[152]

Флаций считал, что божественное провидение, смысл текстов, написанных пророками и апостолами в состоянии боговдохновенности, остались неизменными. Следовательно, мы можем считать, что обладаем знанием непогрешимой божественной доктрины: