Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

— Посмотри, сынок, с кем я живу, — произнес он. — Никогда не женись.

— Ты чего пришел? — все еще раздраженно спросил я.

— Ты со мной идешь?

Отмахнувшись, я улегся на кровать с продавленным матрасом и раскрыл ноутбук.

— Вот оно, молодое поколение, — заявил Флэтчер, указав на меня короткопалой рукой. — Двадцать лет, самый пик возраста плотских удовольствий, нет, он сидит, рожу в экран уткнул, и без того очки на полморды, а он зрение свое этой хренью магловской…

— Старый, иди уже в шлюшатню, — закатил глаза я. — Скидочный купон не забудь.

— Даже на проституток денег зажал, — констатировала Рита Скитер.

Наземникус выудил из саквояжа початую бутылку виски и, махнув на нас рукой, направился к выходу.

— Мне скучно. Вы скучные, — бросил он на прощание.

Рита вспыхнула в ярости. Ее напудренные щеки заалели, как маки.

— Поттер! — рявкнула она. — Сними эту чертову рубашку и переоденься, ты меня злишь!

Я подскочил на кровати, которая, не ожидав таких резких на себе движений, жалобно скрипнула. И, подхватив рюкзак, торопливо последовал за Наземникусом, чтоб меня, чего доброго, не убили случайно.

*

— Поттер, ну хоть ты…

— Ни слова больше, старый таракан.

Наземникус, поглядев на свое отражение в витрине магазина, пригладил лысину.

— Я веду его к вейлам, а он мне тут свое «фу» высказывает, — бормотал он. — Ни стыда, ни совести.

— Это точно вейлы? — засомневался я. — Зная тебя, это в лучшем случае гоблины в париках и шелковых ночнушках.

— Никакого подвоха, — заверил аферист, повернув голов вслед симпатичной девушке, говорившей по мобильному. — Место знатное, тебе даже маглы это скажут.

Я вскинул бровь.

— Шлюшатня не скрыта от маглов?

— Неа. Поэтому в Штатах и пользуется недоброй славой.

Действительно, бордель особо не прятали. Мы неторопливо шли по французскому кварталу Нового Орлеана, свернув с главной дороги, и в тупике одной из подворотен, вместо ожидаемых мусорных баков и стоянки автомобилей я заметил это здание, освещаемое красноватым светом навесных фонарей и мигающей гирлянды.

«Дом Марианн Ле-Солей Леван» — мерцала вывеска, буквы «о» и «л» на которой сияли чуть тусклее прочих.

Наземникус поправил сюртук и подергал бровями, явно предвкушая вечер, но я проституткам не доверял, вейлам тоже, а вейлам-проституткам — уж тем более.

— Почему окна задернуты? — спросил я.

На меня взглянули, как на идиота.

— Это бордель, Поттер, — мягко напомнил Наземникус. — На витрину приличные заведения такое не выставляют.

Все еще недоверчиво глянув на тяжелые бархатные шторы, скрывающие от посторонних глаз все происходящее внутри, я вошел вслед за Наземникусом.

Первое впечатление — я нахожусь в месте, напоминающим что-то среднее между будуаром вдовствующей леди лет семидесяти и розовой комнатой девочки-подростка. Прихожая узкая, стены с мягкой бархатной обивкой алого цвета, над потолком — огромная люстра с бахромой, настолько нелепо громоздкая для такого места, что потолок казался очень низким. Один единственный пухлый диван, на котором накидана дюжина розовых подушек. Стойка администратора украшена горшками с крупными красными цветами, завалена разными канцелярскими принадлежностями, тоже противно розового цвета, на самом углу стояло большое блюдо с сушеными цветами, в которых утопали крохотные свечи. Пахло в борделе то ли ладаном, то ли марихуаной, то ли женскими духами очень приторного аромата.

Пока я, со своим обостренным обонянием, гадал, есть ли здесь противогаз, к нам вышла божественно красивая женщина неопределенного возраста: я мог дать ей и семнадцать, и сорок семь, настолько она была совершенна. Белокурые волосы ровно подстрижены по уши и легкими волнами обрамляли фарфоровое лицо без единого изъяна. Миндалевидные синие глаза, обрамленные длинными подкрученными ресницами, точеные скулы, пухлые губы, накрашенные темной помадой, тонкая длинная шея, которую украшала ненавязчивая едва заметная цепочка — да не будь мое сердце все еще занято Эмилией Тервиллигер, я бы влюбился, клянусь Мерлином.

Но, главное, окрыленное ощущение легкости, сладкого забвения, какого-то транса, казалось, я с готовностью последую за этой женщиной куда угодно: хоть в спальню, хоть в преисподнюю. Все. Я уверовал в то, что здесь действительно обитали вейлы.

Наземникус осоловело хлопал глазами, не в силах оторваться от волнующего декольте красного платья хозяйки заведения.

Марианн Ле-Солей Леван, так ее звали, этого ангела из новоорлеанской подворотни, что-то сладко говорила, но я не расслышал ни слова, в голове была лишь какая-то соната ее голоса, которую разделить на отдельные слова было невозможно.

Но из транса я все же вышел, услышав:

— Прошу вас, оставить волшебные палочки здесь.

Я вздрогнул и помотал головой. Благовония, магия вейл и сама обстановка теперь уже не очаровывала, а давила.

Мне живо вспомнилось состояние сильного похмелья — вот на что были похожи мои ощущения, когда меня вернули в реальность слова вейлы.

— Зачем? — спросил я.

Ле-Солей Леван посмотрела на меня из-под опущенных ресниц.

И я поймал себя на том, что достаю палочку из кармана, чтоб опустить в стоявшую на стойке коробку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза