— Предельно честно, — ответил дядя Билл, прочитав вопрос, вызвавший некоторые затруднения. И немного смутился. — Луи, ты уже взрослый и я допускаю возможность того, что ты уже познал…
— Отлично, — кивнул Луи, в глазах которого так и плясали огоньки насмехательства. — Честно так честно. Давайте считать…
***
— … еще был один раз со студенткой из Эфиопии в общественном туалете при метро. После нее была мексиканка, которая учила меня испанскому и открыла мне мир мазохизма, помню, отличное было шестнадцатилетние…
— Хватит, — закрыв лицо руками, прошипел Билл.
— Но еще три года охватить, ты же сам сказал, отвечать честно, — напомнил Луи. — Ал, пиши дальше.
— Я последние полтора часа просто слушаю, — признался я. — Не заставляй меня завидовать.
— А меня — краснеть за тебя. — Дядя Билл был очень недоволен тем, что о похождениях его сына уже слышали не только мы: пациенты тоже навострили уши.
Луи умолк и коротко улыбнулся.
— Интересно, а если оборотень занимается сексом, это зоофилия? — протянул он. — А те, кто не знали о том, что я оборотень, получается, латентные зоофилы?
Этого вопроса вполне хватило, чтоб Билл потерял всякое терпение, вскочил с лавки и, потянув Луи за предплечье, потащил за собой.
Я хотел было поспешить за ними, но Луи, обернувшись, покачал головой.
В том, что отца он доведет если не до нервного срыва, то до белого каления, я не сомневался, но перспектива того, что в квартире я останусь один, наедине со своими терзаниями, чего уж там, пугала.
Там, в Больнице Святого Мунго, Луи и начал кардинально меняться, потому что, как я и предполагал, смерть сестры, наконец, вписалась в его картину мира, и он понял, что увидит ее в следующий раз разве что на фотографиях.
Не знаю, что произошло с ним за первый месяц, проведенный на экспериментальном лечении, но с тех пор он редко выпускал из рук крохотную карманную Библию.
Думаю, это будет как минимум неуважением к вам, святой отец, описывать, как мой кузен за месяц не просто уверовал, а помешался на листании крохотных страниц, чтении шепотом, полном игнорировании окружающего мира, в том числе и меня, бесконечных молитвах и проповедях пациентам, в те редкие дни, когда его выпускали из отдельной палаты. Скажу лишь, что эта ситуация пугала не только меня, даже дядя Билл был несколько озадачен такими метаморфозами.
Последней каплей, заставившей меня поставить душевному состоянию Луи неутешительный диагноз, стало его желание посвятить себя церкви. Услышав это признание, сказанное радостным голосом, я понял, что Луи нужно было просто спасать, пока тот, чего доброго, не стал вашим коллегой.
— Чем плохо раскаяние молодого человека и желание посвятить себя вере? — поинтересовался преподобный.
— Тем, что оно было принято человеком нездоровым, в состоянии предсуицидальной скорби.
Стокс, чувствую, закатил глаза. Либо покачал головой.
— И вы, как истинный друг, решили ему помочь?
— Я? Боже упаси! — ответил я. — С больным человеком, уж простите, я считаю состояние религиозного фанатизма патологией, должен говорить больной человек. Такой же психопат. В такой же ситуации. Тот, кто поймет все, что чувствовал Луи, потеряв самого дорогого человека.
— И что же вы сделали?
Я, не удержавшись, закурил.
— Короче говоря, я воскресил Скорпиуса Малфоя…
========== Глава 25. ==========
— Что, простите?
— Я воскресил Скорпиуса Малфоя.
— И каким же образом?
— Святой отец, а разве ирония — не грех?
— Ничуть.
Я вздохнул.
— Я не расскажу вам, как, — произнес я. — Все равно не поверите. Это в лучшем случае. В худшем случая меня отсюда увезут либо в психбольницу, либо в священный орден какой-нибудь.
Скажу лишь, что сделал это методом «Окей, Гугл, как воскресить мертвеца?».
До конца в это не верил, даже сомневался, действительно ли мне это нужно. Более того, как я страдал по поводу того, что потерял друга, и какое отвращение вдруг почувствовал, когда только представил, что он может снова появиться в этой квартире и моей жизни.
«Окей, Гугл» действительно помог мне составить относительно четкий, хоть и сумбурный план действий. И только я, с завидным рвением решил немедленно приступать, как в моей чокнутой, иначе не скажу, семейке, зрела для меня очередная подляна.
— Что? — поразился я, сидя на кухне. — Кто я?
Дядя Дадли, одетый поверх полицейской формы в пальто, при этом выглядя на килограмм десять больше за счет плотной ткани, закивал.
— Альбус, — тихо спросил меня отец, краснеющий от красочных рассказов дядюшки-полицейского. — Ну зачем ты зажимал девушку за ночным клубом?
Я истерично захохотал, от нелепости ситуации, о которой уже и забыл.
Но чтобы дядя Дадли забыл! Да ни за что!
— Я — сексуальный маньяк? — фыркнул я, утирая выступившие на глазах слезы.
Где-то на втором этаже заливисто ржал Джеймс, подслушивая этот разговор.
— Дядя Дадли не так сказал…
— Все так, — прогудел дядя Дадли. — Избалованный мальчишка, который не знает рамок поведения. Я лично видел, как он там…
— А как я ей куннилингус на морозе делал, вы не видели? — поинтересовался я, одарив дядю уничтожающим взглядом.