— Сны не предметы, Эрни. Одни из них становятся воплощенными идеями, другие живут, как память, третьи олицетворяют надежду и веру, другие — заветные мечты, которые ищут возможности осуществиться, некоторые из них — боль, которую излечит время, некоторые — утрата, которую ничем не восполнить… Знаешь, я мог бы продолжать долго, но есть вещи, которые опасно называть словами. Словами можно выразить не всё на свете.
— И мы храним всё это?
— Да, Эрни, кто-то должен хранить. Ты можешь представить себе мир без надежды, без мечты, без идей, без исцелений и чудес?
— Наверно, это был бы очень угрюмый, несчастливый мир.
— Ты прав. Поэтому мы и здесь, так ведь? Ты ведь хочешь жить в счастливом мире, как и я.
Том был поистине уникальным человеком: он говорил о счастье с глубоко печальным лицом, и смеялся, когда другие умерли бы от страха, или разразились бы криком.
Нина встретила Эрни на автобусной остановке, с которой они позавчера отправлялись в пригород. Ушастик снова торчал из-под её пушистого шарфа, принюхиваясь и фыркая.
Они свернули в узкий извилистый проход и прошли немного вперёд, вдоль железного забора. Нина отпёрла калитку и они вошли во двор. Точнее, дворик.
Он был изолированным, но совсем крошечным. Узкая тропинка, ведущая к дому, была расчищена и посыпана песком. Эрни почему-то был почти уверен, что тропинкой занималась Нина. Ведро с песком и квадратная лопата стояли у железного забора.
Дом Нины производил странноватое впечатление. Эрни мог бы сказать, что это миниатюрный коттедж с претензией на дворец. Или игрушечный домик для принцессы, который ради шутки увеличили до человеческих размеров.
— Твой дом очень красивый.
— Да, он действительно милый. Но мама и папа всё время работают, чтобы расплатиться за него. Я почти никогда их не вижу: раньше были няни и учительница, теперь я сама по себе. Зато я всё умею: готовить, убирать, стирать, шить и гладить, пересаживать цветы, подстригать газон, оплачивать счета… Маме некогда всё это делать. А ещё она ненавидит животных в доме. — Ушастик, не обращая внимания на слова Нины, громко мурлыкал, стоя на её плече, «бодая» чумазым лбом её щёку.
— Это… немного грустно.
— Насчет животных?
— Насчет тебя. Ты как будто совсем одна…
— Я привыкла.
— Ясно.
— А что это там? — за спиной Нины виднелась ещё одна небольшая постройка бледно-розового цвета.
— А, это… Летняя беседка. Пойдём, покажу.
Идти было недалеко: дворик был совсем небольшим.
На покатой розовой крыше лежала толстая снежная шапка. Сетчатые «стенки» оплетали обледенелые стволы винограда. Внутри, однако, были какие-то полки, уставленные странными вещицами. Нина и Эрни втиснулись внутрь. Ушастик остался барахтаться в снегу.
Теперь Эрни мог разглядеть вещицы, которые заметил снаружи. Это были фигурки гномов, по-видимому, сделанные вручную. Эрни уже догадался, чьих это рук дело.
— Это всё ты сделала? — Нина стояла совсем рядом, упираясь плечом в металлический каркас: вдвоём они еле помещались здесь.
— Ты вырезаешь по дереву, а я делаю гномов. Надо же чем-то занимать руки, чтобы голова не взорвалась, так ведь?
Эрни проигнорировал сарказм, поняв, что Нина на самом деле очень стесняется, хоть и пытается скрыть это.
— А из чего ты их делаешь?
— Да из всего подряд. Ну, на самом деле, обычно это вещи, которые мама собиралась выбросить. Этот гном — из старого миксера, туловище и голова этого — старая насадка для пылесоса. Шляпа этого — износившаяся потёртая сумка с вышитыми цветами. На этой «даме» брошь моей прапрапрабабушки, здесь — букетик искусственных цветов с выпускного бала двоюродной тёти…
Гномы были очень милые. Это не была шаблонная работа: у каждого из них был характер, каждый как будто скрывал какую-то историю, и этой историей хотелось любоваться часами.
— Учительница труда и твои знакомые, наверно, от них в восторге?
— Я никому их не показывала. Мама и папа их даже не заметили: каждое утро они ни свет ни заря несутся на работу, как будто тут ни то что беседки с гномами, а и Нины никакой нету…
Эрни был уверен, что Нина сейчас заплачет, но она не плакала. Её бледное лицо с бледными веснушками, как обычно, было спокойным и непроницаемым.
— Но почему ты не показывала их в школе?!
— Не знаю… это как будто что-то личное…
— Брось, они классные, всем понравится! Ты не можешь хранить всех их здесь вечно. Ну и… как насчёт них самих? Вдруг они хотят с кем-то познакомиться? Или посмотреть мир?
Эрни не очень-то надеялся, что его слова возымеют какое-то действие, но Нина рассмеялась и как будто воспряла духом.
— Ну, хорошо, я подумаю. Пойдём теперь в дом, а то совсем замёрзнем. Кстати, мама приготовила для нас обед. Последний раз она готовила, когда мне было, наверно, два. Так что можешь считать себя особенным гостем, хотя я не уверена, что это будет съедобно…
— Это ничего, я умею готовить и сам.
— Это я уже поняла.
— Кажется, готово, теперь можешь двигаться. — Нина отошла от мольберта, критически разглядывая рисунок.
— Думаю, на «экспрессивно» потянет.
— Можно посмотреть?
— Да, только не смейся.
— Я же не буду смеяться над собой, ты вроде бы меня рисовала.