Элен сочувственно и с облегчением улыбнулась и пошла по коридору.
Майлз, глубоко вздохнув, толкнул дверь в комнату генерала графа Петера Форкосигана.
Глава 2
Старик был чисто выбрит и одет во все свежее. Он сидел в кресле, задумчиво глядя в сад за окном. Нахмурившись, граф оглянулся на того, кто прервал его размышления, увидел внука и широко улыбнулся.
— A-а, это ты, малыш. Садись. — Он указал на другое кресло, в котором, наверное, только что сидела Элен. Улыбка старика стала несколько озадаченной. — Черт, неужели я обсчитался на день? Мне казалось, сегодня ты должен трусить по горе Сенселе — вверх-вниз, вверх-вниз… И так сто километров.
— Нет, сэр, вы вовсе не потеряли этот день. — Майлз опустился в кресло. Ботари поставил перед ним стул и показал пальцем на его ноги — не нужно ли помочь, но Майлз, отрицательно покачав головой, попытался справиться с ними сам. Боль обожгла его, как огонь. — Ладно, подними-ка их, сержант, — устало согласился он, и Ботари помог ему задрать вверх злосчастные конечности, утвердив их под медицински правильным углом. Потом сержант ретировался — хороший тактический ход, подумал Майлз, — и замер у двери по стойке смирно. Когда до старого графа дошел смысл всей этой пантомимы, его глаза расширились.
— Что ты натворил, малыш?
Надо проделать все быстро и безболезненно, как отрубают голову, например, раз — и все кончено.
— Спрыгнул со стенки и сломал обе ноги. Вчера, на полосе препятствий. В общем, провалился на физподготовке. Остальное… Впрочем, теперь это неважно.
— И вот ты вернулся домой.
— И вот я вернулся домой.
— Так. — Дед забарабанил изуродованными пальцами по подлокотнику. — Так. — Он неловко поерзал в кресле и сжал губы, не глядя на Майлза. Пальцы его снова застучали по подлокотнику. — А все из-за этой дурацкой ползучей демократии, — не выдержав, сварливо начал он. — Из-за убогого инопланетного вздора! Твой отец поощрял эти глупости — думал, что послужит тем Барраяру, ан нет. У него была прекрасная возможность искоренить все это в бытность его регентом, и он упустил ее, просто упустил… — Старик замолк. — Влюбился в женщину с другой планеты, в идеи с других планет, — продолжал граф, но уже без прежнего пыла. — Это все твоя мать виновата. С ее вечным бредом про равенство и братство…
— Ну брось, дед, — возразил Майлз, немного уязвленный. — Мама совершенно не интересуется политикой. Покойники, и те, наверно, интересуются больше.
— И слава Богу. Иначе она бы уже давно правила Барраяром. Я ни разу не слыхал, чтобы твой отец ей хоть в чем-то перечил. Ну ладно, могло быть и хуже…
Майлз лежал в кресле, не пытаясь больше защищать ни себя, ни мать. Беспокоиться было не о чем: престарелый генерал скоро начнет обсуждать проблему с разных сторон и сам себя переспорит.
— Может быть, нам всем надо меняться со временем? Может быть. Вот, скажем, сыновья лавочников — видит Бог, из них получаются великолепные солдаты. У меня под началом было порядком этих ребят. Я тебе никогда не рассказывал про одного молодца? Мы дрались с цетагандийцами в Дендарийских горах за Форкосиган-Сюрло. Лучший лейтенант, какого я помню. Мне тогда было не больше лет, чем сейчас тебе. В тот год он убил больше цетагандийцев, чем… А отец у него был портной. В те времена все кроили и шили вручную… — Старик вздохнул по безвозвратно ушедшей молодости. — Как же его звали…
— Тесслев, — подсказал Майлз. Он внимательно рассматривал свои ноги. Что ж, он может стать портным — благо теперь они такая же вымирающая порода, как и графы.
— Да-да, Тесслев. Погиб он, правда, при страшных обстоятельствах. Пошел на разведку, и их всех захватили в плен. Храбрый был до чертиков, ничего не боялся… — Наступило молчание.
Внезапно старый граф узрел спасительную соломинку и ухватился за нее.
— А соревнования проводили честно? Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Какой-нибудь плебей-карьерист…
Майлз решительно покачал головой, торопясь пресечь эти фантазии, прежде чем они укоренятся в голове старика.
— Все было честно. Я сам во всем виноват. Задергался, не сумел вовремя собраться… Словом, я провалился, потому что слаб.
Дед яростно фыркнул. Он сжал кулак, но через мгновение рука его безнадежно разжалась.
— В мое время никто бы не посмел сомневаться в твоем праве…
— В твое время за мою неумелость заплатили бы жизнями другие. Теперь все устроено более справедливо, я в этом уверен. — Майлз старался говорить как можно спокойнее.