Ученый из Сиракуз

Архимед и Гераклид пришли туда заранее. Их встретил держатель календаря Скопин, медлительный и томный, с черной бородкой, разделенной натрое двумя седыми прядями. По вытертым каменным ступеням наружной лестницы они поднялись на плоскую крышу широкой приземистой башни, обращенной к крепостному двору. Здесь уже были постелены ковры, натянут полог из золотистой ткани. Вдоль зубцов ограды стояли резные скамьи для гостей.

Скопин подвел Архимеда к одному из угломеров и начал объяснять, какие изменения собирается внести в прибор. Неожиданно Архимед остановил его и прислушался:

— Клянусь Аполлоном, это голос Филодема.

Снизу донесся мощный раскатистый бас; очевидно, комендант сиракузской крепости распекал какого-то воина.

— Что значит: за углом не заметит? Немедленно убрать этот хлам!

Вскоре обладатель громоподобной глотки, подвижный, несмотря на массивность фигуры, появился наверху. Он поправил голубой плащ, застегнутый на правом плече золотой пряжкой, и поздоровался, используя лишь малую долю своего голоса:

— Радуйся, Архимед, радости вам, друзья! Я вижу, царь всерьез занялся наукой?

— Радуйся, Филодем, — ответил Архимед, — ты, я надеюсь, будешь среди слушателей?

— Еще бы! Хотя хлопот у меня из-за вас! Что стоило Гиерону устроить встречу во дворце! Нет же, надоумили его боги выбрать для этого Эвриал. Да, кстати, как ты думаешь, Архимед, удастся ли тебе переспорить вавилонянина?

— Увидим, — отозвался ученый.

Убедившись, что все готово, Филодем отправился встречать гостей.

Гераклид подошел к внешнему краю площадки, где башня нависала над поросшей кустами кручей, и залюбовался городом. К морю уходили черепичные крыши, сады, крепостные стены, улицы. Круглым голубым блюдцем лежала вдали Малая гавань — Лаккий — кусочек моря, вошедший погостить в город, справа за треугольным массивом Острова синела Большая гавань. По берегу виднелись селения, на холме за долиной Анапа светилась колоннада храма Зевса. И корабли, корабли… На рейде Большой гавани и далеко по другую сторону города у гавани Трогил, и стоящие у берега под погрузкой, и идущие с развернутыми парусами из города в город, плывущие мимо…

На площадку поднимались приглашенные, переговаривались, разглядывали астрономические инструменты, рассаживались. Их было намного меньше, чем при показе зеркал. Зоипп, улыбаясь, рассказывал что-то сухонькому старичку Проклу, хранителю библиотеки. Андронадор сидел и, скучая, теребил свою выпуклую бороду, к нему подсел грузный важный Полиен, один из самых богатых людей города. Пришел вавилонянин, и Скопин стал водить его по площадке, показывая приборы.

Наконец в сопровождении Филодема появился Гиерон. Двое силачей африканцев внесли его на площадку прямо в золоченом кресле. Царь поместился в тени полога, оглядел гостей и показал, что хочет говорить.

— Я надеюсь, — сказал Гиерон, — услышать сегодня мнения двух ученейших мужей о небе. Ты, Прокл, запишешь их высказывания. Но сперва пусть будет сформулирован предмет спора.

— Уступаю первое слово, — проговорил Бел-Шарру-Уцар низким гортанным голосом с заметным акцентом.

Архимед вышел вперед.

— Я утверждаю, что небесные светила весьма велики и удалены от нас на огромные расстояния. Также я берусь показать нелепость попыток предсказания судьбы по звездам.

— Мой долг опровергнуть оба заявления моего ученого противника, — ответил вавилонянин. — Излагай же свои доводы первым, сын Сиракуз.

Архимед начал издалека. Он сказал, что греческие мыслители давно интересовались расстояниями до светил. Анаксимандр и Анаксагор, Эмпедокл и Платон пытались умозрительно решить загадки неба. А со времени Евдокса эту задачу стали решать с помощью геометрии, и теперь она решена. Выяснено, что Земля — шар с поперечником в восемнадцать мириад стадий. Вокруг нее обращается Луна на расстоянии около пятисот мириад стадий. Луна несколько меньше Земли. Она тоже шарообразна, но не светится сама, а заимствует свет от Солнца. Солнце намного больше Луны и Земли и еще удаленней.

— Полагаю, что эти тела вселенной не имеют никакого отношения к людским судьбам, — закончил Архимед.

Бел-Шарру-Уцар вскинул голову, отчего его завитая борода отделилась от вышитого звездами одеяния, и величественно произнес:

— Ты неуважительно говоришь о богах, сиракузянин Архимед, называя Шамаша толстым светящимся шаром, а Сина худым несветящимся! Ты оскорбляешь богов, измеряя между ними расстояние в стадиях, словно наши жалкие земные понятия могут быть применимы к божественной сфере небес.

Архимед усмехнулся: