Я мгновенно погружаюсь в его поцелуй, его руки скользят по моей талии, крепко прижимая меня к моему учительскому столу. Горячая ладонь опускается на бедро и, огладив колено, ныряет под юбку.
На секунду мне даже становится всё равно, что мы в школе.
Но потом я вспоминаю, где нахожусь, и пытаюсь отстраниться.
— Мирон…. — шепчу, чуть отталкивая его. — Мы ведь в школе, может кто-то зайти…
— Все давно ушли, Кошка, — отзывается он тихим, но решительным голосом, прервав поцелуй всего на секунду, будто мои слова его совсем не касаются. — Тут только ты допоздна работаешь и сторож.
И снова я погружаюсь в его объятия, в тепло его рук. Он ловко скользит ладонью ниже, а его поцелуй становится ещё глубже. Я уже не могу ни на чем сосредоточиться, кроме как на его руках и его губах, и я вдруг слышу щелчок замка — кто-то открывает дверь.
Мы резко отстраняемся друг от друга и оглядываемся, но лишь видим, как дверь закрывается обратно. Я нервно отодвигаюсь, поправляю волосы и приглаживаю рубашку, чувствуя, как сердце колотится. Оно вот-вот из груди выпрыгнет.
— Видишь? — говорю ему с тревогой в голосе. — Я же говорила, что здесь не место. Кто-то увидеть может!
— Ну и что? — невозмутимо пожимает плечами Мирон, будто это совсем не его дело. Его спокойствие, раздражение кажутся почти нарочитыми. — Никто ведь ничего не видел.
— Это тебе всё равно, а мне — нет! — Чувствую, как внутри закипает злость. — У меня работа, это школа, здесь ученики, коллеги! Мне важна моя репутация, а ты…
Мирон смотрит на меня, выражение его лица становится жестче.
— Репутация? — спрашивает он ледяным тоном. — Или репутация перед новым физруком?
Его слова кажутся холодными и резкими, как пощёчина. Внутри меня вспыхивает злость, я просто не могу поверить, что он только что это сказал.
— Ты что, серьезно? — мой голос дрожит от смеси гнева и обиды. — Ты ревнуешь, Мирон? То есть ты намерено…. Ты….
Я буквально задыхаюсь от эмоций, не могу связно сказать то, что пульсирует в голове. Его претензия обжигает.
Как недоверие! Недоверие мне!
— Кошка, ты сама всё знаешь, — говорит он, а в голосе столько льда, что мне и самой становится холодно. — Этот человек не просто твой коллега. А ты ведешь себя, как будто я не прав.
— Прав ты или нет, это не имеет значения, Мирон! — мои слова становятся громче, и я ощущаю, как всё больше начинаю злиться. — Мне важно мое имя, мне важно, чтобы мои ученики не видели меня в такой ситуации, а тебе всё равно. Ты решил устроить демонстрацию на условном поле соперника, чтобы показать, кто тут альфа-самец?!
Он сжимает кулаки, его дыхание тяжелое, желваки натягиваются. В какой-то момент он просто разворачивается и направляется к двери, не говоря ни слова.
— Прекрасно! — восклицаю я вслед, когда он уже на пороге. — Если тебе плевать на всё это, ты можешь вообще не приходить!
Он на секунду останавливается, оборачивается с той же мрачной решимостью, которую я видела у него на ринге, но ничего не говорит. Я отворачиваюсь к доске и только слышу, как он выходит и закрывает за собой дверь.
35
Никогда не думала, что тишина может так засасывать. Давить на уши и вызывать странное чувство, будто сейчас случится что-то плохое.
Наверное, современный человек настолько привык к постоянному фоновому шуму — от звуков проезжающих машин за окном до почти не воспринимаемого уже гула холодильника, что полная тишина уже вызывает странную тревогу. Ты оказываешься наедине со своими мыслями и не можешь отвлечься, сбежать от них. Их шепот заполняет всё пространство.
Я сижу на балконе, закутавшись в плед, с чашкой горячего чая в руках. Электричество снова отрубили, и мир будто провалился в глухую глубокую яму. Тихо и темно.
Цепляю пальцем экран смартфона, чтобы в очередной раз убедиться, что новых сообщений нет.
От него нет.
И в груди так стягивает неприятно, жмёт до боли.
Чёрт, я, кажется, влюбилась…
Злюсь за эту ревность, за то, что ему плевать на мою репутацию. Закипаю от этого просто, но.… скучаю.
В носу щекотно становится.
Реветь не хочу. Не хватало еще!
Но… эх….
Свет включается внезапно, и звуки обычного быта врываются в пространство, разрушая эту стоячую, словно болото, тишину.
Жмурюсь от вспыхнувшего в кухне света и плотнее кутаюсь в плед. В этой ожившей цивилизации чувствую себя рыбой, выброшенной на берег.
Чай быстро остывает на лоджии, а холодный я не люблю. Поэтому, вздохнув, выбираюсь из кокона и возвращаюсь в квартиру. Выливаю чай в раковину и мою кружку, ставлю её на сушилку, а сама иду в спальню. Хочется забраться под одеяло и проснуться весной вместе с голодными медведями.
Я даже новогодней суеты, которую обычно очень жду, не хочу. За праздничный классный час ещё не садилась, даже не знаю, что и придумать оригинального.
Гашу свет в прихожей, беру под мышку Касю и заползаю под одеяло. Но едва умащиваюсь на подушке, как сердце взрывается бешеным стуком от грохота в подъезде прямо у меня под дверью.