Учимся читать быстро

В июне, из имения матери, студент поехал к дяде и тете, – нужно было проведать их, узнать, как они поживают, как здоровье дяди, лишившегося ног генерала. Студент отбывал эту повинность каждое лето и теперь ехал с покорным спокойствием, не спеша читал в вагоне второго класса, положив молодую круглую ляжку на отвел дивана, новую книжку Аверченки, рассеянно смотрел в окно, как опускались и подымались телеграфные столбы с белыми фарфоровыми чашечками в виде ландышей. Он похож был на молоденького офицера – только белый картуз с голубым околышем был у него студенческий, все прочее на военный образец: белый китель, зеленоватые рейтузы, сапоги с лакированными голенищами, портсигар с зажигательным оранжевым жгутом.

Дядя и тетя были богаты. Когда он приезжал из Москвы домой, за ним высылали на станцию тяжелый тарантас, пару рабочих лошадей и не кучера, а работника. А на станции дяди он всегда вступал на некоторое время в жизнь совсем иную, в удовольствие большого достатка, начинал чувствовать себя красивым, бодрым, манерным. Так было и теперь. Он с невольным фатовством сел в легкую коляску на резиновом ходу, запряженную резвой караковой тройкой, которой правил молодой кучер в синей поддевке-безрукавке и шелковой желтой рубахе.

Через четверть часа тройка влетела, мягко играя россыпью бубенчиков и шипя по песку вокруг цветника шинами, на круглый двор обширной усадьбы, к перрону просторного нового дома в два этажа. На перрон вышел взять вещи рослый слуга в полубачках, в красном с черными полосами жилете и штиблетах. Студент сделал ловкий и невероятно широкий прыжок из коляски: улыбаясь и раскачиваясь на ходу, на пороге вестибюля показалась тетя – широкий чесучовый балахон на большом дряблом теле, крупное обвисшее лицо, нос якорем и под коричневыми глазами желтые подпалины. Она родственно расцеловала его в щеки, он с притворной радостью припал к ее мягкой темной руке, быстро подумав: целых три дня врать вот так, а в свободное время не знать, что с собой делать! Притворно и поспешно отвечая на ее притворно-заботливые расспросы о маме, он вошел за ней в большой вестибюль, с веселой ненавистью взглянул на несколько сгорбленное чучело бурого медведя с блестящими стеклянными глазами, косолапо стоявшего во весь рост у входа на широкую лестницу в верхний этаж и услужливо державшего в когтистых передних лапах бронзовое блюдо для визитных карточек, и вдруг даже приостановился от отрадного удивления: кресло с полным, бледным, голубоглазым генералом ровно катила навстречу к нему высокая, статная красавица в сером холстинковом платье, в белом переднике и белой косынке, с большими серыми глазами, вся сияющая молодостью, крепостью, чистотой, блеском холеных рук, матовой белизной лица.

...

И. Бунин «Антигона»

«Прасковья Федоровна была *** характером ***, в деле ***, любившая *** и *** *** в ясность и ***. И чувства *** и мысли *** она держать всегда в ***, наготове – так, как чугунки в *** или *** в сундуке. *** их, перекладывала одно к ***. Только *** и *** себя *** и хорошо. Потому она поплакала, *** по мужу, но *** про *** Васеньку и горе свое на *** запрятала, а *** к Васеньке поверх *** и *** так: *** все, что после *** осталось, *** в банк по книжке «на черный день» что ***, а *** пошла *** «в люди».

И *** ей было сначала ***: то и дело она господ ***, потому что *** чужой не *** и через мальчонку своего много ***. Оставить его без себя она не *** – *** в нем не чаяла, *** да ***, а *** о нем думала и ***, как его в жизни ***. Пока *** жив ***, было у них так ***, что Васеньку *** *** в гимназию, потому что без *** ноне деваться ***, разве только в сапожники, да и там уже стали *** грамотных. И когда *** об этом Прасковья Федоровна, тяжко ей *** за свою *** жизнь, обидно и горько было, что *** своей она обижена ***, на всю жизнь.

И не раз *** с ее *** слезами суп ***, не раз заставали ее в ***, выговаривали. *** Прасковья Федоровна, меняла ***, *** на людей, злая на *** жизнь.

«Горюю и ***, и ***, – *** она, – а господь *** и не слышит…»

И *** же *** креститься и *** от себя эти *** вслух:

– От лукавого *** ***… Разве то еще терпел сам господь и не ***?!

Потом *** стала *** с новой *** своей, словно *** в *** на людей и уже только о *** да о *** и думала. И через *** эти, через *** Васеньку *** чуть было не ***, да вовремя ***, спохватилась.

...

Л. Гумилевский «Безгрешный грех»