Учись тонуть

Его найдут. Пропавшие дети нередко обнаруживаются возле самого дома. В газетах, которые я раньше читала за кофе в перерывах между операциями, рассказывалось, как похищенных детей находили в соседнем здании или на той же улице. Полицейские в любой момент могут зайти в одну из хижин в Кубунге и найти в ней Сэма, спящего в корзинке в углу.

— Сделано заявление для прессы. — Эти слова ему приходится повторить дважды.

— Уже? А я думала, может, как-нибудь…

Думала, что его найдут так быстро, что привлекать прессу не понадобится. Гудвилл снова вскидывает руку. В складках его мясистой ладони поблескивают мелкие капельки пота.

— Прессу необходимо привлечь. Важно, чтобы общественность знала о пропаже ребенка. От этого зависит многое.

Меньше суток назад Сэм спал в нескольких шагах от того места, где теперь сижу я. Перед уходом я поцеловала его в щечку, кожа казалась горячей. Прежде он принадлежал только нам, а теперь мы вынуждены поделиться им со всем миром. Мы должны быть признательны.

— Мы очень серьезно отнесемся к любым сообщениям очевидцев, — добавляет Гудвилл. Похоже, он раздражен.

Вспомнит ли посторонний человек Сэма, мельком увидев его в коляске среди толпы? Возьмет ли на себя труд сообщить в полицию? Я складываю ладони, кончики пальцев соприкасаются, будто в молитве.

— Если представители прессы свяжутся с вами, советую перенаправить их к нам. Мы сами сообщим им то, что нужно. Завтра вы можете выступить по телевидению. Это необходимо.

Что бывает, когда такие родители остаются вне поля зрения общественности? Наверняка мы, ни о чем не подозревая, проходим на улицах мимо целой армии убитых горем матерей и отцов. Я выпиваю стакан сока, затем еще один.

— Нам надо осмотреть комнату, из которой был похищен ваш сын, а также весь дом и территорию вокруг него.

— Весь дом?

Гудвилл смотрит на меня с непроницаемым видом. В затянувшейся паузе я осознаю: это на случай, если вдруг я или Адам сами спрятали Сэма. Убили его и избавились от тела. Я не отвожу взгляд. Гудвилл проверяет все версии, я не против. Мне не нужно, чтобы он был на моей стороне, пусть будет на стороне Сэма.

Копано склоняется над своим чемоданом и достает фотоаппарат, рабочий комбинезон и перчатки. Я веду его по коридору, и он снимает дверь нашей спальни, щелчки затвора грохочут, как выстрелы. Затем Копано облачается в белый комбинезон и продолжает осмотр на цыпочках, грациозно, как кот.

В гостиной Гудвилл, не покидая облюбованного им кресла, неуклюже тянется к столу и нажимает кнопку на небольшом диктофоне. Его присутствие поглощает из этой комнаты всю энергию. Мебель, половики, даже стены тускнеют и отступают на задний план. Единственное, что я вижу, это его лицо и прищуренные горящие глаза. Он задает вопросы о моей работе. Как часто я езжу в медпункт? Кто приходит ко мне на прием? Он записывает номер телефона Эстер, интересуется моим сертификатом на право работы, заглядывает в мою рабочую сумку. Неужели думает, что у меня есть наркотики и что я способна одурманить ими родного сына? У меня на шее проступает пот, Гудвилл сосредоточенно хмурится и делает записи. Окинув меня взглядом, он задает вопросы о моей беременности, родах и последующем периоде. Подозревает послеродовую депрессию? Крепко скрестив руки на груди, я объясняю, что была счастлива, что любила Сэма с той самой минуты, как он появился на свет. Какая разница? Правда слишком сложна, излишня и не стоит его внимания.

Гудвилл спрашивает, есть ли проблемы в моих отношениях с Адамом. Глядя на солнце в ветвях деревьев за окном, я думаю о нас, то шепчущихся в постели, то кричащих в дверях. Между любовью и ее противоположностью. Я поворачиваюсь к Гудвиллу и качаю головой. Нет, никаких проблем. Он выключает диктофон.

Просит показать фотографии. Я пролистываю снимки на моем телефоне. У Сэма на них будто и нет пятна, на каждом он повернут левой щекой к смотрящему. Гудвилл решает использовать фото с паспорта. Мне неловко, что мой сын выглядит как в жизни лишь на одном снимке, да и то официальном.

— Очень повезло, что у него есть эта маленькая метка, — говорит Гудвилл. — Она поможет.

Так бы и расцеловала его за эти слова. Теперь я благодарна Богу за пятно. Кряхтя, Гудвилл поднимается с кресла и идет на кухню допрашивать Элизабет, Джосайю, Пео и ее подруг. Сообщений от Меган пока нет. Я сама пишу ей: «Дэвид ответил?»

Девочки приходят ждать вместе со мной. Зевая, Зоуи усаживается ко мне на колени, а Элис — на пол у моих ног. Я листаю книгу сказок Зоуи, но в каждой попадается либо смерть, либо колдовство, поэтому вместо сказки я читаю в энциклопедии статьи про птиц-ткачиков, гиен, бородавочников и жирафов:

«Африканские ткачиковые воробьи строят «многоквартирные» гнезда, в которых у каждой из 100–300 пар есть отдельное помещение, формой напоминающее флягу…»

«Гиены — преимущественно ночные животные, иногда они решаются покинуть свое логово рано утром…»

«Бородавочник получил свое название благодаря четырем крупным буграм на его на голове, содержащим запасы жира…»