Учитель

Наслаждаясь этой игрой, я не спешил ее завершить; время от времени я подавал мадемуазель Ретер надежду, делал заведомо беспомощный ход, но едва ее проницательные глаза вспыхивали, едва ей казалось, что я в ловушке, как я, сделав несколько шагов по намеченному ею пути, с удовольствием шел на попятный – демонстрировал здравый смысл и непреклонность так явственно, что надежды мадемуазель Ретер улетучивались.

Наконец служанка пришла доложить, что ужин подан, в итоге дуэль пришлось прекратить; мы расстались, сознавая, что ни один из нас не выиграл ровным счетом ничего: мадемуазель Ретер не дала мне ни единого шанса развить атаку, а я разгадал все ее уловки до единой. Исход боя так и остался неопределенным. Уходя, я протянул мадемуазель Ретер руку, в ответ она подала свою, маленькую, белую – и ледяную! Я намеренно заглянул ей в глаза, вынуждая посмотреть прямо на меня, но ничего не добился, обнаружил, что она по-прежнему сдержанна, уравновешенна и невозмутима, и был разочарован.

«Я становлюсь мудрее, – думал я, возвращаясь к месье Пеле. – Только посмотрите на эту женщину из плоти и крови – разве похожа она на героинь романов и баллад? Начитавшись прозы и поэзии, впору поверить, что женщина – не что иное, как олицетворенные чувства, будь они святыми или порочными, а здесь перед нами удивительный, на редкость благоразумный и достойный экземпляр, чуть ли не полностью состоящий из отвлеченной рассудочности. Сам Талейран не превзошел бы бесстрастностью Зораиду Ретер!» Так я думал в то время и лишь позднее узнал, что внешняя холодность – неизменная спутница страстей, бурлящих в душе.

Глава 11

Разговор с политиком в женском обличье и вправду вышел долгим, поэтому, возвратившись к себе, я обнаружил, что ужин уже давно начался. Правила школы запрещали опаздывать к столу, и если бы их нарушил кто-нибудь из учителей-фламандцев, явившись, когда суп уже убрали со стола и приступили к основному блюду, месье Пеле наверняка встретил бы виновника громогласным упреком и лишил в наказание супа и рыбы, но, увидев меня, этот учтивый, хоть и пристрастный джентльмен лишь покачал головой, а когда я занял свое место, развернул салфетку и прочитал вполголоса свою молитву; месье Пеле послал служанку в кухню за тарелкой «purée aux carottes»[49] для меня, ибо день был постный, а заодно велел не уносить следующее блюдо, копченую рыбу, не оставив мне причитающуюся порцию.

Обед закончился, мальчишки убежали играть, и учителя Кин и Вандам, разумеется, последовали за ними. Несчастные! Не будь они такими флегматичными, такими бездушными и безразличными ко всему, что есть на небе и на земле, я посочувствовал бы им, обязанным неотступно следовать за озорными мальчишками; себя я презирал, даже когда после обеда уходил к себе в комнату, чтобы обрести там если не развлечения, то по крайней мере свободу, но тем вечером, как случалось и прежде, я еще острее ощутил свое привилегированное положение.

– En bien, mauvais sujet! – воскликнул месье Пеле, едва я собрался уйти. – Où allez-vous? Venez la salle-a-manger, que je vous gronde un peu[50].

– Прошу прощения, месье, – произнес я, следуя за ним, – я опоздал не по своей вине.

– Вот об этом я и хотел узнать, – подхватил месье Пеле, пропуская меня в уютную гостиную, где приветливо пылали дрова в камине, так как печь уже унесли на лето.

Месье Пеле позвонил, велел служанке приготовить кофе на двоих, и мы почти с английским комфортом устроились перед камином, у круглого столика, на котором поместились кофейник, сахарница и две большие белые фарфоровые чашки. Пока месье Пеле неспешно выбирал в ящике сигару, я вновь вспомнил о двух отверженных, осипшие голоса которых, увещевающие подопечных, как раз доносились со двора.

– C’est une grande responsabilité, que la surveillance[51], – словно невзначай заметил я.

– Plaît-il?[52] – отозвался месье Пеле.

Я объяснил, что труд месье Вандама и месье Кина представляется мне крайне утомительным.

– Des bêtes de somme, des bêtes de somme, – пренебрежительно отмахнулся директор.

Я предложил ему кофе.

– Servez-vous, mon garçon[53], – мягко произнес он, дождавшись, когда я положу два огромных комка континентального сахара в его чашку. – А заодно расскажите, что вас задержало у мадемуазель Ретер. Мне известно, что уроки в нее в пансионе заканчиваются, как и в моем, в четыре, а вы вернулись в шестом часу.

– Мадемуазель пожелала поговорить со мной, месье.

– Вот как? Можно узнать о чем?

– Мадемуазель, в сущности, говорила ни о чем, месье.

– Изобретательно! Неужели этот разговор она завела в классе, в присутствии учениц?

– Нет. Как и вы, месье, она пригласила меня к себе в гостиную.

– А старая дуэнья, мадам Ретер, с которой сплетничает моя матушка, присутствовала при этом?

– Нет, месье. Мне выпала честь остаться с мадемуазель наедине.

– C’est joli – cela, – произнес месье Пеле и улыбнулся, глядя в огонь.

– Honi soit qui mal y pense, – негромко, но многозначительно откликнулся я.

– Je connais un peu ma petite voisine – voyez-vous[54].