Учитель Дымов

Андрей кивнул. Жалко, конечно, что с мамой они так редко видятся, но все равно у нее лучше всех! Конечно, он любил бабушку Женю и теперь, когда ему было десять, даже начал понимать книжки, которые она ему читала. Особенно ему нравился Пушкин – про дуэль и черешни или про капитанскую дочку. Не Дюма, конечно, но все равно интересно.

А вот дедушку Володю он немножко побаивался. Дед смотрел насупленно из-под седых бровей и расспрашивал про уроки. Оживился он только один раз, когда Андрей сказал, что в школе они проходили устройство атома. Дед попросил нарисовать, и Андрей с удовольствием изобразил ядро, вокруг которого, как планеты вокруг солнца, вращались крошечные электроны.

– Все не совсем так, – сказал дед, подумал и добавил: – Но сейчас ты не поймешь, придется пару лет подождать.

– Я уже взрослый! – возразил Андрей, но дед усмехнулся и ответил:

– Взрослый-взрослый, да не совсем, – так что Андрей обиделся и просидел надутый весь вечер, пока папа не приехал его забирать.

На кухне у мамы работал телевизор. Лысый мужчина в очках говорил о чем-то непонятном. Андрей узнал его, это был Андропов, который полгода назад стал вместо Брежнева, который умер. Взрослые тогда обсуждали, что теперь изменится, изменится к лучшему или нет, но Андрей ничего не понял из этих разговоров. Только папа сказал: жалко, что Брежнев умер, такие анекдоты были хорошие, пока еще про Андропова сочинят, но дядя Буровский тут же сказал, что у Андропова висит в кабинете портрет Пушкина, и даже процитировал какую-то пушкинскую строчку, которую Андрей уже слышал от бабушки Жени.

Мама вывалила в тарелку сероватые макароны, перемешанные с кусочками провернутого мяса, напоминающими червячков. В старших классах, посмотрев в «Иллюзионе» «Броненосец “Потемкин”», Андрей подумает, что макароны по-флотски назвали в честь хрестоматийного эпизода, но не решится сказать об этом маме: даже не потому, что она обиделась бы, а потому, что Андрей подозревал, что фильма Эйзенштейна она не знала.

В тот день Андрей забрал с собой книжку с красным кругом на обложке; начатый рассказ он дочитал в метро, а все остальные не так уж ему понравились. Но еще много лет по дороге в школу он воображал, что, если пойти другой дорогой, можно найти волшебную дверь, за которой ждет чудесный сад с добрыми зверями и ласковой женщиной, похожей на маму.

К 1985 году Валерина известность давно уже вышла за пределы Москвы: на Гауе олдовые хиппи рассказывали о нем системщикам-пионерам, имя «гуру Вала» было известно посетителям концертов Ленинградского рок-клуба и еще больше – завсегдатаям «Сайгона», которые, потягивая свой маленький двойной, спорили, правда ли, что девушки, обученные техникам тантрического секса, в постели просто улет или это все слухи и полная лажа.

В этом году Валере исполнилось тридцать семь – возраст, прославленный Высоцким как точный срок, отмеренный истинным поэтам. Валера, пожимая широкими плечами, говорил, что он не поэт, а простой учитель физкультуры, но день рождения отметил с размахом, позвав к себе человек десять старых друзей и два десятка учеников и учениц. Когда разошлись все, кроме двух девушек, оставшихся мыть посуду, Леня Буровский вышел с Валерой на балкон. Валера достал пачку и протянул сигарету.

– Ого! – присвистнул Буровский. – «Мальборо»?

– Подарили, – ответил Валера, чиркнув спичкой.

Огонек на секунду осветил его лицо: морщины были почти не заметны, а вот в бороде и длинных волосах то тут то там мелькала седина, словно серебряные нити, вплетенные в шерстяную пряжу.

– Ты доволен? – спросил Буровский.

– Днем рождения?

– Нет, вообще – тем, как все идет.

Валера помолчал. Где-то проехала одинокая машина, сверкнув фарами и жалобно взвизгнув на повороте.

– Не знаю. Наверное, не стоит быть всем довольным, – сказал он. – Истинно мудрый не оценивает, ты же знаешь. Но если оглянуться, то за десять лет мне кое-что удалось сделать и понять. Помнишь, мы когда-то обсуждали, можно ли у нас делать свое дело и при этом жить не по лжи?

Буровский кивнул.

– Вот я за эти годы понял ответ. Главное – выгородить себе территорию, свое собственное место. Тогда ложь остается за его пределами. Ты не пускаешь ее внутрь, и она даже укрепляет границы твоей территории. Например, как бы тебя ни заставляли врать на собрании в твоем НИИ, тебя не заставляют подделывать результаты эксперимента или соглашаться с антинаучными теориями, как при Сталине и Лысенко. Точно так же и я: по штатному расписанию я преподаватель физкультуры, мои курсы называются восточной гимнастикой, но никто не рассказывает мне, как я на самом деле должен учить людей йоге.

– А как там, кстати, твой крокодил Гена? Давненько про него не слышал. Не беспокоит?

– Не очень. Пару раз появлялся.

– Про учеников расспрашивал?

– Не-а. Я ему сразу сказал, что стучать не буду. Интересовался, какие книжки читаю, что сейчас в моде в наших, так сказать, кругах. Только однажды, когда я каратэ хотел заняться, сказал, чтобы я не лез, это, мол, серьезное дело. По-моему, перестраховался – все как занимались, так и занимаются.