Учитель музыки

Эриксона смутило совпадение прозвищ, данных Циклопу им самим и этим мальчишкой, но сейчас ему было не до того, и он быстро позвонил условленным кодом в квартиру с цифрой пять на двери.

Никто не открыл. Возможно, старухе требовалась не одна минута, чтобы дошаркать до двери. А может быть, полчаса уже прошли, пока он рыскал в поисках денег, и вредная домавладелица ушла или просто не открывает ему дверь, из противной, упрямой и брюзжащей старческой злости.

Под любопытным взглядом Йохана он позвонил ещё раз, тщательно соблюдя шифр. Нервно пощёлкивая пальцами, выждал несколько минут. И уже собрался было позвонить в третий и последний раз, когда мальчишка сказал:

— Да нет там никого.

Дальше между ними состоялся вот такой быстрый, воспалённый диалог, будто они спорили уже не меньше получаса.

— Нет? — спросил Эриксон.

— Нет.

— А чего ж ты раньше не сказал?

— А раньше вы не спрашивали.

— Так я и сейчас не спрашивал.

— А мне просто надоело, что вы тут торчите.

— Она должна быть дома.

— Но её там нет.

— Где же она, чёрт побери?!

— У чокнутого.

Эриксон остановился, внимательно посмотрел на мальчишку.

— У чокнутого? — переспросил он на всякий случай.

— Ну да, — лениво пожал плечами мальчишка. — У старика Пратке.

И он сплюнул вниз, на площадку второго этажа, под дверь указанного старика, возле которой образовалась уже небольшая лужица из его плевков.

Эриксон неодобрительно покачал головой и спустился на свой этаж. Хотел постучать в третий номер, но вместо этого зачем-то прижался ухом к двери — осторожно, тихонько, воровато — и стал слушать.

— Нет, так ничего не услышишь, — сказал сверху Йохан. — Слушать надо через замочную скважину.

Эриксон покраснел, застигнутый за своим предосудительным занятием — он уже напрочь забыл о присутствии этого мальчишки. Тем не менее, он опустил голову пониже и прижался ухом к щели замка.

Слышно ничего не было поначалу, зато он почувствовал лёгкий смрадный запах, исходящий из-за двери.

— Чем у него так воняет? — шёпотом обратился он к Йохану.

— Воняет, да, — кивнул мальчишка, не расслышав, наверное, вопроса.

Эриксон снова прислушался, весь буквально превратясь в слух, но ни единого раздельного звука не доносилось из квартиры сумасшедшего, а шёл только постоянный нестихающий ропот, будто там говорили одновременно полтора десятка человек.

А в следующую минуту его буквально отбросило от двери, потому что прямо в ухо ему, сквозь замочную скважину, дрожащий негодованием старческий голос произнёс:

— Я не позволю!

Эриксон отпрыгнул к своей квартире и уже хотел с позором скрыться в ней, навеки обесславив себя подслушиванием у чужой двери, и только уверенность, что безумный старик ничего не соображает в приличиях, давала ему слабую надежду сохранить доброе имя. Но прежде чем он нашёл в связке нужный ключ, дверь квартиры Пратке открылась и подрагивающий голос госпожи Бернике произнёс:

— Ну, что, господин Скуле, вы принесли деньги?

Эриксон-Скуле обернулся, выдавливая на губы улыбку. Она выползла и легла на губах жалкой бледной полоской, как выползает из тюбика зубная паста на подставленную щётку.

Мадам Бернике стояла в дверях, в домашнем халате и в чепце. За её плечом демонически сверкал очами старик Пратке, и весь его вид говорил, просто кричал: «Я не позволю!»

Из глубины квартиры действительно доносились несколько голосов, которые жарко обсуждали что-то, спорили и даже, похоже, ругались.

— Мы играем в карты, — ответила мадам Бернике его удивлённому взгляду. — Хотите составить партию, господин Скуле?

— Н-нет, благодарю вас, — выдавил растерянный Эриксон. — Я только хотел… хотел передать вам деньги. Я звонил к вам, как мы договорились, двумя короткими и одним длинным, но… никто не открыл, и тогда я…

— А кто бы мог вам открыть, если там никого нет? — перебила домовладелица.

— Не знаю, — растерялся Эриксон, словно уличённый в ещё одном неблаговидном поступке.

— Он звонил два раза, — сказал сверху Йохан.

— Благодарю, мой мальчик, — отозвалась госпожа Бернике, даже не подняв на мальчишку глаз. — Господин Скуле никогда не отличался особой вежливостью или терпением, — и добавила, обратясь уже к Эриксону: — Не так ли, господин Скуле?

Эриксон промямлил что-то нечленораздельное. Эта старуха подавляла его своей железной волей, своим холодным непроницаемым взглядом и ледяным тоном. Он всегда считал себя человеком не робкого десятка, но перед этой дамой и в теперешних обстоятельствах чувствовал себя юнцом, получающим выволочку от тиранши тётки, от которой зависит его будущее благосостояние, которое наступит однажды, в какой-то счастливый для него, и последний для тётки, день.

— Итак, что вы хотели? — спросила госпожа Бернике, словно уже напрочь забыв, о чём они говорили только что. — Если только подслушать у двери господина Пратке, то вам придётся довольствоваться тем, что вы уже услышали и скрыться от позора в своей квартире.

— Я… — промямлил Эриксон, пытаясь улыбнуться. — Я не хотел. Я принёс деньги. За квартиру.