Учитель музыки

— Откуда ж мне знать, — отозвалась та. — Я не видела, чтобы он уходил, но он, кажись, собирался на урок к какой-то девчонке. Уж что это за уроки такие он даёт, это одному богу ведомо, скажу я вам.

— У вас есть основания в чём-то его подозревать? — заинтересованно вопросил инспектор, снова, и уже более громко, постучав в дверь.

— Да уж не знаю про основания, — отвечала консьержка, — но он у нас странноватый малый, это вам хоть кто скажет.

— Странноватый?

— Ну, будто не в себе чуток. Так ведь, Йохан? — обратилась она к мальчишке, заметив его, наверное, на месте постоянного дежурства.

— Скажи Йохан, не стесняйся, — подхватил инспектор.

Мальчик что-то ответил, но Эриксон не мог разобрать, что.

Снова постучали, потом голос инспектора произнёс:

— Господин Скуле, откройте, это полиция. Мы знаем, что вы дома.

«Чёрта с два! — подумал Эриксон. — Нет меня. Лишь бы Йохан не выдал. А интересно, откуда эта бегемотиха консьержка знает, что я собирался на урок? Ведь я сказал это проклятой Бернике, так что слышать могла только она да Йохан. Кто-то из них передал ей мои слова. Впрочем, не исключено, что Винардсон тоже сидела в комнате Пратке вместе с остальными заговорщиками».

— Господин Скуле! — снова воззвал инспектор, обрушивая на дверь удары кулака. — Откройте немедленно, мы знаем, что вы дома.

— Да может, его и точно нет, — вмешалась консьержка. — Правда, я не видела, чтобы он уходил, ну так ведь он мог проскользнуть, когда я вышла в туалет или отвлеклась на попить чайку. Эй, Йохан, — снова обратилась она к мальчишке, — а ты не видел, уходил Якоб или нет?

Ответа Эриксон снова не услышал, но кажется, мальчишка отвечал правильно, потому что инспектор разочарованно произнёс:

— Проклятье, зря потратили время. Послушайте-ка, мадам, а вы не могли бы позвонить нам, как только он вернётся?

— Хм… — консьержка, кажется, была не очень довольна идеей инспектора. — Я, вроде, не служу в полиции, не сержант я и не осведомитель ваш, с чего бы это мне суетиться-то.

— Но вы не забыли, что у вас есть ваш гражданский долг? — напомнил инспектор. — Всякий законопослушный гражданин должен оказывать посильное содействие полиции.

— Посильное, — с нажимом повторила консьержка. — А с чего вы взяли, что для меня это посильно?

— Хорошо, — смирился инспектор. — В таком случае, вас не затруднит передать ему повестку, которую я сейчас выпишу?

— Ха, так чего проще будет вам бросить её в почтовый ящик. Он вернётся, увидит повестку в ящике, прочитает и сразу прибежит к вам.

— Так-так, — произнёс инспектор, явно недовольный нежеланием консьержки сотрудничать с полицией. — Хорошо, хорошо… Спасибо за помощь, мадам не-знаю-как-вас-там.

— Винардсон моя фамилия, — отозвалась консьержка, словно не замечая сердитой инспекторской грубости. — Магда Винардсон.

Но инспектор, похоже, не слушал её, потому что шаги полицейских (всё-таки их было двое, точно) звучали уже на лестнице.

Только теперь Эриксон перевёл дух.

Не зажигая света, он проследовал к окну, выглянул на улицу, на которой уже смеркалось и горели фонари. Через пару минут на тротуар вышли полицейские и остановились под фонарём, чтобы прикурить. Один из них задрал голову и смотрел на окно, за которым притих Эриксон. Он знал, что полицейский не может его видеть, и тем не менее по спине его пробежал зябкий холодок. Несколько минут служители закона дымили сигаретами и разговаривали — видимо, совещались о чём-то. Потом один из них, тот что был старше и выглядел лет на пятьдесят, бросил в урну окурок и пошёл к машине, стоящей у обочины. Наверное, это был инспектор и он направлялся в участок, оставив своего напарника под фонарём дожидаться прихода Скуле. Хитрецы! Но долго же придётся этому полицейскому ждать!

А что, если они выставят тут круглосуточную засаду? Как тогда Эриксону покинуть дом? Он уже смирился с тем, что сегодня ему придётся ночевать здесь, в квартире Скуле, в то время как Хельга будет сходить с ума оттого, что её муж пропал и даже не звонит. Конечно, Эриксон позвонил бы, но вместе с бумажником пропал и его сотовый, и сигареты, и фотография жены и вообще всё. Каким-то чудом уцелели только часы на руке. «Кстати, — подумал Эриксон, — я их так и не завёл».

Машина между тем загудела мотором и рванула с места в сторону площади Густава Стрее. Второй полицейский остался одиноко торчать под фонарём и принялся неторопливо прогуливаться у входа, туда-сюда, спокойный и уверенный в себе.

«Ну что ж, — сказал Эриксон, обращаясь к спальне, — значит, я рано попрощался. Пожалуй, тебе придётся приютить меня до утра, спальня».

Он вошёл в комнату, положил на стул чехол с флейтой, потом, поразмыслив, достал из кармана трусики Линды и положил рядом.