Учитель музыки

— Здравствуй, Ингольд, — отвечал Эриксон. Первым его чувством была жалость к этому мальчику, а первым желанием — впустить его, напоить чаем (только в доме, к сожалению, не было ничего сладкого), покормить и сыграть ему на флейте что-нибудь долгое и жизнеутверждающее. Но увы, делать этого было нельзя. Он должен был бежать из этого дома поскорей, пока окончательно не увяз в обстоятельствах и неприятностях чужой жизни. — Здравствуй, Ингольд, — повторил он, озирая лестничный марш и замечая на нём вечного дежурного по площадке Йохана. — Ты знаешь, Ингольд… к сожалению, урока сегодня не будет… нет, не будет, потому что я должен… я неважно себя чувствую и должен отправиться к врачу, вот как. Поэтому, Ингольд, ты отправляйся сейчас домой, а приходи в следующий раз, хорошо, детка?

— Да, — кивнул погрустневший мальчик.

— Пожалуйста, будь осторожен, когда будешь переходить дорогу, — напутствовал его Эриксон, готовясь закрыть дверь.

— Я не буду переходить дорогу, — отвечал мальчик.

— Не будешь? — задержался Эриксон. — Ну, вот и хорошо, вот и хорошо, детка.

— Да это же Ингольд Рё, — вмешался вдруг Йохан со своего поста. — Вы что, не узнаёте его? Доходяга Ингольд из шестой, сын Мередит Рё, прачки.

— Вот как? — бросил на него Эриксон удивлённый взгляд. Воистину, судьба вела его к спасению! Ну, если не вела, то по крайней мере, показывала дорогу.

Ингольд Рё между тем всё так же стоял перед дверью и неуверенно смотрел то на Эриксона, то на Йохана. По его взгляду Эриксон догадался, что несчастный ребёнок смертельно боится этого хулиганистого лестничного партизана, оставлявшего под дверью чокнутого Пратке свои плевки. Сейчас у инженера появлялся прекрасный повод пойти познакомиться с прачкой и выяснить у неё насчёт бумажника, а заодно поинтересоваться и тем, ка́к выглядела позавчера его одежда, действительно ли она была в крови, и так ли уж сильно была она окровавлена, как поведала фру Винардсон. Вид у Эриксона сейчас был, строго говоря, не самый подходящий для нанесения визитов, но с другой стороны визит к самой обычной прачке не так уж и обязывает.

— Ну что ж, Ингольд, — обратился он к смущённому мальчику, — это хорошо, что тебе не нужно будет переходить дорогу. Ты прости, что я не узнал тебя сразу. Я и в самом деле чувствую себя не очень хорошо. Если хочешь, я могу проводить тебя до квартиры.

— Я… нет… — окончательно смутился мальчик. В нём боролись желание быть под защитой, проходя мимо Йохана, уже, наверное, готовившегося отвесить ему хорошего подзатыльника, и нежелание показаться в глазах того же Йохана маменькиным сынком и слюнтяем, не готовым даже получить подзатыльник от старшего мальчика. — Да… — лепетал он, — Спасибо, господин учитель, я сам… да, проводите.

Он бы стоял и мямлил ещё долго, но Эриксон не стал ждать. Проверив, лежат ли в кармане ключи, он решительно вышел, закрыл за собой дверь и взял Ингольда за руку.

Когда они проходили мимо хулигана Йохана, тот всем своим видом ясно давал понять бедняге Ингольду, что бедный мальчик нарвался, что в следующий раз он поплатится и за сегодняшнее бегство. Прочитав это во взгляде Йохана, Эриксон строго взглянул на него и сказал:

— Очень тебе надо обижать такого малыша, Йохан. Стыдно!

Тот иронически покривился, отвернулся и сплюнул под дверь старика Пратке.

Когда Эриксон позвонил у двери шестого номера, она открылась практически мгновенно, будто прачка только и стояла у порога в ожидании звонка. Она оказалась совершенно ещё молодой женщиной, худой и бледной, подобно своему сыну, и имела какой-то измождённый, несчастный и затравленный вид. Открыв дверь и увидев перед собой Эриксона, она испуганно отпрянула, глядя на него как на чёрта, явившегося прямо из преисподней. Потом взгляд её упал на Ингольда и в нём отразился ужас. Она рывком двинулась вперёд, схватила сына за руку и буквально вырвала его ручонку из ладони Эриксона. Потом с таким рвением втянула мальчика в прихожую, что бедняга едва не запнулся о порог и не разбил себе лицо о стену или скрипучий (как и в квартире Скуле) пол.

— Простите, — сказал Эриксон, невольно наклоняясь поддержать мальчика. — Простите меня, фру Рё.

Она и не думала хоть что-нибудь ответить, а выразила намерение немедленно закрыть дверь, почти выталкивая ею Эриксона из прихожей. Она налегла на дверь всем телом, и даже в её перекосившемся лице отразилось усилие, которое прачка прилагала, но её измождённое худобой или болезнью тело было слишком слабо для того, чтобы отодвинуть Эриксона хотя бы на дюйм.

— Простите, — повторил он, — я только хотел довести вашего сына… там, на лестнице Йохан, и я подумал… Мне нужно задать вам один вопрос, мадам.