Учитель музыки

— Глупый, — констатировала Линда, прижимаясь к нему крепче. — Ну что, пойдём к тебе?

Он безвольно пожал плечами и стал подниматься по лестнице. А довольная Линда повисла у него на руке и то и дело тянулась поцелуем к его уху.

— Клоун, — произнёс сверху тот самый мальчишка. — Ничего себе!

— Привет, Йохан, — улыбнулась ему Линда.

— А-а, так это ты, — разочарованно произнёс Йохан, узнавая Линду по голосу. — А я думал, и правда — клоун.

Снова открылась дверь напротив. В проёме показался давешний старик, Пратке. Он уставился на Эриксона и «клоунессу» воспалённым взглядом, в котором сквозило негодование.

— Я вам не позволю! — произнёс он после минутного гневного молчания свою излюбленную фразу. — Никому не позволю.

Линда показала ему язык и дёрнула Эриксона за рукав:

— Эй, ну ты откроешь когда-нибудь?

А Эриксон с тревогой рылся по карманам в поисках ключа. Замок в двери стоял английский, и защёлкнув его десять минут назад, он даже не думал о том, как попадёт обратно. Собственно, обратно он и не собирался попадать.

— Кажется, я не взял ключ, — отозвался он.

Мальчишка сверху смачно плюнул. Плевок шлёпнулся буквально в паре сантиметров от ноги Пратке, который всё стоял у своей двери и грозил им пальцем. Словно усмирённый этим плевком, старик немедленно исчез в своей прихожей и прикрыл дверь, оставив узкую щель, через которую продолжал следить за Эриксоном и Линдой в один глаз.

— Придётся идти за ключом к Бегемотихе, — вздохнула Линда, мгновенно переняв определение, придуманное Эриксоном.

Тут он как раз достал из кармана пиджака целую связку ключей, как у заправского вора-домушника. Линда обрадованно захлопала в ладоши.

Минут пять потребовалось на то, чтобы методом тыка отыскать нужный ключ, и наконец доступ в квартиру был получен.

Линда чувствовала себя здесь совершенно по-свойски, как дома. Эриксон в какой-то момент подумал даже, а не была ли она женой неведомого Якоба Скуле. Пока он, кряхтя и боясь лишний раз резко повернуть голову, разувался, выключал в прихожей свет тусклой лампочки и брёл до гостиной, оказалось, что Линда уже в спальне, забралась в кровать.

— Эй, ну ты долго там? — позвала она. — Я изнываю от желания.

Эриксон послушно направился на голос, испытывая смешанные чувства, в которых сквозили и растерянность, и смущение, и испуг, и, признаться, некоторое щекотное волнение при воспоминании об упругости Линдиной груди.

— Надо найти где-нибудь аспирин, — сказал он, остановившись у двери в спальню. — Милая, я пойду поищу аспирин, у меня жутко болит голова.

— Ты как плохая жена, которая отказывает мужу в любовных утехах, — в голосе Линды звучала усмешка. — Отговариваешься больной головой.

— У меня действительно жутко болит голова, — произнёс он искренне. — После вчерашнего, просто невыносимо. Меня два раза вытошнило.

— Мне ты мог бы об этом и не рассказывать, — хохотнула Линда.

Эриксон даже не представлял себе, где в комнате учителя Скуле можно было бы найти аспирин. Пытался вспомнить, где у них с Хельгой хранятся таблетки, но не мог. Если у него болела голова, он просто просил лекарство, и Хельга приносила. Где жена его брала, он понятия не имел.

Он подошёл к платяному шкафу и уже совсем было хотел открыть его, но, потянув носом, учуял странный неприятный запах, доносившийся изнутри, и передумал открывать дверцу. Да и бумажка, удерживающая створки закрытыми, непременно выпала бы, и пришлось бы тогда возиться с ней.

Эриксон прошёл на кухню и принялся открывать навесные шкафы и выдвигать ящички стола. Ничего кроме нескольких жестяных банок, бутылки с какой-то жидкостью, десятка пакетиков растворимого кофе «три в одном», нескольких ложек, вилок и ножей там не было. Холодильник тоже оказался совершенно пуст, если не считать огрызка заплесневелого сыра и банки пива. Пива сейчас выпить было бы, наверное, неплохо, но его ждала в спальне Линда, поэтому он только облизнулся.

Таблетки обнаружились в туалете, в шкафчике над умывальником. Открыв шкафчик, Эриксон вдруг увидел в зеркале своё отражение.

«Зеркало! — пронзила его мысль. — Вот то, что мне нужно. Как же я раньше-то не сообразил».

Он всмотрелся и увидел себя. Себя, да, Витлава Эриксона, инженера известной строительной компании, того самого, которого знал едва ли не с самого рождения, перемены в чьей внешности наблюдал год за годом, и на чьем лице он с закрытыми глазами показал бы каждую родинку, каждый прыщик, каждую щетинку.

Эриксон почувствовал огромное облегчение, словно и правда поверил, что может в какой-то момент оказаться пресловутым Якобом Скуле, что взглянет в зеркало и не узнает себя, увидит совершенно чужое ему лицо с тонкой полоской усиков, с оттопыренными ушами и давно не стрижеными волосами. Именно таким он представлял себе сейчас учителя музыки Якоба Скуле.

— Эй! — услышал он голос из спальни. — Долго мне ещё ждать любовных утех?