В 1853 году Николай Николаевич Муравьев был произведен в генералы от инфантерии, через год вновь пожалован генерал-адъютантом и назначен командующим отдельным Кавказским корпусом и наместником на Кавказе. Пробыв несколько дней в Москве, он направился в Ставрополь, затем во Владикавказ и далее: «Не мудрено, что по всей дороге встречали Вас благословения и приветствия: все русские сочувствуют Вам и ожидают от Вас великих услуг Отечеству. Вы вступаете на Кавказ в момент исторический. Курдистан восстал против Турок, и готово восстать против них все народонаселение христиан в Малой Азии. <…> Да зазвучит оружие Ваше и по звуку его да спадут цепи с христиан», – благословлял друга отец Игнатий[234]
. Брянчанинов высоко оценивал роль Николая Николаевича в управлении Кавказом: «Благословляю Бога, даровавшего мне быть зрителем действий Ваших, которые возбуждают во мне чувство уважения… Молю Бога, чтобы благословил труды Ваши по внутреннему управлению краем и благословил подвиг Ваш на поле ратном для истинного блага Отечества, поставленного судьбами в тягостное, но не бесполезное состояние: нас многому учат, нас влекут насильно к обширному развитию, чрезвычайно богатому последствиями. Даруй Боже, чтоб развитие совершилось благополучно и последствия были вполне благотворны»[235].Приняв командование войсками корпуса, в период с 17 сентября по 16 ноября 1855 года Н. Н. Муравьев осаждал крепость Карс и добился ее сдачи, после чего был награжден орденом святого Георгия второй степени[236]
и стал называться Карским: «приступ к Карсу есть применение старой, доселе почти постоянно успешной методы против нового усовершенствованного оружия; невозможно, по одному соображению, отвергнуть старую методу, в которую многие веруют всем сердцем. Необходимы факты для определения достоинств прежнего и нынешнего оружия. Опыты должны указать на способ действия, наивыгоднейший для настоящей войны <…> Долговременная, единообразная, скучная для любителей новостей ежечасных блокада Карса увенчалась результатом, пред которым мал результат блестящего похода в этом крае, предшествовавшего Вашему. Союзники не могут исправить своей потери: врата Малой Азии растворились пред Вами, сорвались с верей своих; этих ворот уже нет. Вся Малая Азия может подняться по призыву Вашему против врагов человечества англичан и временных их союзников, вечных врагов их, ветреных французов; влияние России на Востоке, потрясенное на минуту, и то единственно в мнении Европейских народов, восстанавливается в новом величии, в новой грозе, грозе благотворной. Взятие Карса – победа в роде Кульмской <…> Взятие Карса произвело в столице всеобщий восторг. Можно сказать, что все поняли важность последствий падения этого, как Вы называете, оплота Малой Азии. Западным державам не понравилось такое событие: как я слышал, лица Австрийского посольства не были при отправлении торжественного молебствия, между тем, как их представители участвовали во всех торжествах по случаю успехов англо-французского союза»[237].Штурм крепости Карс
Крымская война была особенной войной для России, архимандрит Игнатий, анализируя события, писал своему другу: «Настоящая война имеет особенный характер: в течение ее постепенно открываются взору народов и правительств тайны, которых в начале войны они никак не могли проникнуть. К счастию – откровение этих тайн совершается к пользе дорогого Отечества нашего и ко вреду наших врагов. Последнее требование союзников, чтоб им были предоставлены замки, охраняющие Босфор и Дарданеллы, обнаружило пред изумленной Европой замыслы англо-французов, замыслы овладения Турцией и всем востоком. Уже и прежде изумилась Европа, увидев бесцеремонное обращение правительств Английского и Французского с малосильными державами, и варварское обращение их воинов с жителями занятых ими городов. Цепи, готовимые англо-французами для Германии, сделались для ней очевидными. Германия должна желать торжества России и содействовать ему: торжество России есть вместе и торжество Германии. Та к это ясно, что мы не удивимся, если на будущую весну увидим Германию, вместе с Россиею идущею на Париж, расторгающею злокачественный союз, и потом всю Европу, устремленную для обуздания англичан – этих бесчеловечных и злохитрых карфагенян, этих всемирных алжирцев». Заключенный в Париже мир 18 марта 1856 года глубоко разочаровал генерала, как и многих русских людей.