Учитель. Том 1. Роман перемен

– Обелиск. Что интересного? – Кажется, от нее пахло алкоголем. Она раскрыла толстенный фолиант, ткнула пальцем с белым полумесяцем французского маникюра, который так злил сельских, в мелованную страницу. – Черная Богоматерь. Куда интереснее…

На цветной картинке изображалась скульптура женщины: лицо черное властное, глаза закрыты. И мне подумалось, что, собственно, так и должна выглядеть la femme fatale, о которой только и разговоров, лакомящаяся – «сожрала Толяна» – мужиками.

Смуглость Рады еще больше роднила ее с древним культовым образом, увиденным мной в толстенной книге Маргариты Сергеевны.

Да, брат, я не должен винить тебя, наоборот – благодарить. Ты встал на мое место, освободил из плена. Рада твоя. Вся твоя. Спасибо тебе, брат, за это.

4

Неделю после увиденного в виноградниках я ходил, ел, спал, трудился с острым чувством свободы. Оно не покидало меня, когда я сносил ботву в парник. Или возил комбикорм на разбитой тележке. Или чистил курятник, отбивая засохшее говно цапкой, а под верхним, твердокаменным, слоем открывался еще один – свежий, рыхлый, пахнущий. И – как же давно не случалось подобного! – я ждал брата. По-настоящему ждал. С предвкушением, с чувством. Не так, как из армии – обреченно, покорно. И не так, как в последние недели – агрессивно, нервно. Нет, это было иное ожидание – сильное, трепетное, с верой в успех: все разрешится.

Брат появился в четверг днем. Я выкапывал оставшиеся от срезанных кукурузных стеблей початки, чтобы свалить их в кучу и сжечь, а золу пустить на удобрение. Но лопата затупилась – после смерти деда точить инструмент стало некому – и не входила в закостеневшую от крымской духоты и жары землю. Я вставал одной ногой, приподнимал вторую, надавливая всем весом, и так подкапывал кукурузные початки, из-за обилия мелких ветвящихся корней напоминавших мультяшных пришельцев.

– Здорово, Бессонов! – Я затряс руку в ответ так бодро, что он удивился. – Хорошее настроение?

– Да, Витя, – улыбнулся я, отставляя лопату. – Лето же!

– Так ты, ученик, – он достал пачку синего «Честера», закурил, – разобрался с учебой?

– Да, все посдавал.

– И как?

– Порядок. – Я не хотел говорить об экзаменах, поступлениях, оценках.

– Ну а чего не проставился? – ухмыльнулся брат. Я растерялся: и, правда, чего?

– Так надо, да, но…

– Беги за бутылкой, Бесидзе! – засмеялся он и, похоже, увидев, что я действительно сорвался, охладил. – Да ладно, шучу…

– А, – выдохнул я. Хотелось сказать важное, сокровенное, дабы установить то, что принято называть братскими отношениями. Но, несмотря на острое чувство свободы, привычная душевная немота все еще оставалась со мной.

– Но отметить-то, брательник, надо! Сечешь?

– Секу.

– Ну так чего откладывать? Давай завтра вечером – на дэнсняк!

Я согласно кивнул. И тут же скуксился. Брат понял причину.

– Не ссы, Аркаша, победа будет наша. С тетей Машей я поговорю. Пустит!

– Да я…

– Завтра идем!

– Идем.

Я подумал, что именно такое – предположительно хмельное, разбитное – времяпровождение и может объединить нас.

– Только ничего, если я с бабой? – Странно, что он вообще об этом спрашивал. Тем более, с виноватой, как мне показалось, миной.

– Ничего, конечно.

– Ну лады, – сплюнул он, – это, в общем, Рада, ну ты помнишь. Она, кстати, про тебя спрашивала…

Скажи он эту фразу две, три недели назад, и я бы напрягся, может быть, даже вспыхнул, но сейчас она звучала обыденно, просто и даже как-то радостно, точно брат сообщал о том, что сделает нечто важное за меня, и сделает хорошо, качественно. Я улыбнулся:

– Помню, конечно…

5

На дискотеку мама, действительно, отпустила меня без проблем; выходит, и на нее распространяется влияние брата.

Собираюсь тщательно, по-девичьи придирчиво. Как на ту первую встречу в «Старом замке». И думаю, что, возможно, Рада, увидев меня, решит, будто все эти приготовления для нее. Или не будто? Да и как она сама вырядится? То, что эффектно – оно понятно, но какова будет степень эффектности?

Надеваю черные джинсы, черную футболку – скрыть недостатки фигуры. И бледно-розовые туфли. Мою радость и гордость. Не знаю, что заставило маму купить их у цыган на распродаже. Может быть, цена. Качества они паршивого, а мама всегда обращает внимание только на качество; «эта вещь надежная, качественная». Угадывает с размером, но не с привлекательностью. Туфли – исключение: модные, заметные, яркие.

Несколько раз прохожусь в них перед зеркалами трюмо. И – редкость – нравлюсь себе. А, может быть, и смотрящим с наклеек трансформерам. Хорошо бы спросить кого-нибудь о своем внешнем виде, удостовериться, но где найти ответчиков? Один раз – в восьмом классе – я задал подобный вопрос однокласснице Анне Козловой, специально позвонив ей. Она несколько раз уточнила, чего я хочу, и коротко, не по делу ответила. На следующий день весь класс хохотал и дразнил меня «красавчиком», а Козлова делала это громче, злее всех.

Отражению в зеркале не хватает лишь одного – адекватной прически. Поэкспериментировав, останавливаюсь на варианте с зализанными, как у повзрослевшего Макколея Калкина, волосами.

Готово! Пора и на выход.