Читаем Учиться говорить правильно полностью

Но я так ничего и не обнаружила. Я поднимала каждую вещь за воротник и рассматривала швы снаружи и внутри, вглядываясь в этикетку; если же мне не удавалось вытащить что‐то из общей кучи, поднять и рассмотреть на весу, то я разрывала пластиковую оболочку у горловины и старалась все же непременно прочесть этикетку; да, мне встречались вещи, которые, безусловно, могли быть отнесены к категории «платья и жакеты», но все это были не те «платья и жакеты», которые я искала. Тех «пятнадцати возвращенных вещей» мне так и не удалось нигде обнаружить, и я стала понемногу пробиваться назад, к выходу на воздух. Назад я не оглядывалась. Я даже нацарапала у себя в блокноте: зеро, нуль, ничто. Ни хрена, как говорят мужчины. Никаких «возвращенных» платьев и жакетов. А они вообще‐то когда‐нибудь существовали в природе? Неизвестно. Мне представлялось, что эти «пятнадцать возвращено» некогда были вызваны в нашу реальность с помощью колдовства, чтобы в какой‐то момент прикрыть недостачу, или чью‐то преступную небрежность, или попросту кражу, и это заставило все дальнейшие подсчеты встать на колени и слезно молить о пощаде. Эти «15» были просто фикцией, возможно, весьма древнего происхождения; во всяком случае, куда старше самой Дафны. И служила эта фикция как бы мостиком, перекинутым в реальную действительность. И рассказ о пресловутых «15 возвращенных изделиях» – это обыкновенный миф в пересказе какого‐то идиота; миф, к которому и я невольно прибавила пару собственных фраз.

Вынырнув из этих чудовищных залежей непроданного барахла, я устало плюхнулась прямо на пол. Было три часа дня – мертвое послеполуденное время, сумрачное и сонное, когда в пределах видимости нет ни одного покупателя. Вещи на стойке, обвисшей из-за недостаточного внимания и ухода, висели жалкими лохмотьями. В длинном зеркале примерочной я разглядела у себя на щеке грязное пятно, а уж в сандалии мои здешняя ядовитая пыль буквально въелась. Едва волоча ноги, я с трудом добралась до заваленного барахлом письменного стола с побитой временем столешницей, в ящиках которого мы хранили дубликаты своих ежедневных отчетов, запасные пуговицы и прочие нужные мелочи, и вытащила оттуда тряпку, намереваясь немного почиститься. Свернутой тряпкой я сперва несколько раз старательно отряхнула себя сверху донизу, а потом двинулась дальше, протирая пол между стойками. Я протерла даже стальную трубу, на которой висели вешалки с одеждой. А тут и рабочий день закончился. Но тем вечером я решила, что ни в коем случае не стану писать в конце списка подсчитанных вещей пресловутые «15 возвращено»; однако мои коллеги как‐то вдруг забеспокоились так, что им стало сложно терпеть, а у одной из них от волнения даже появились признаки гипервентиляции. В итоге мне все же пришлось пойти на уступки: я согласилась написать эту заветную формулу, но написала ее карандашом, едва заметно, да еще и поставила вопросительный знак, который, правда, получился еще более бледным.

К началу нового учебного года вдруг выяснилось, что мой брат больше никакими недомоганиями не страдает и по возрасту – а ему как раз исполнилось одиннадцать – вполне может учиться в средней школе. Мы переварили сей удивительный факт, но, как ни странно, никто по этому поводу особенно не радовался – во всяком случае, так, как надо было бы. А еще через несколько месяцев моя мать стала отовсюду получать приглашения на работу; ее услуги неожиданно потребовались и поставщикам плащей, и владельцам концессий по торговле вязаными изделиями; у нее появился огромный выбор, так что она постоянно меняла место работы, переходя из одного крупного магазина в еще более крупный; год от года ее волосы становились все светлее, и она, окончательно став блондинкой, поднималась теперь все выше и выше, подобно пузырьку в шампанском, и все сильней рисковала, командуя все большим количеством «девочек» и все большими бухгалтерскими счетами, чем, разумеется, вызывала все большую зависть и злобу. Дома она вела свое импровизированное хозяйство: ванну отмывала порошком для стиральной машины, а когда стиральная машина окончательно сломалась, просто накрыла ее скатеркой и стала использовать в качестве дополнительного туалетного столика, а моих братьев приучила ходить в прачечную самообслуживания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Проза / Историческая проза / Документальное / Биографии и Мемуары