Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство

Если вам в голову приходила мысль «раз все это обсуждают, значит что-то в этом есть», вы легко поймете, почему галеристы выискивают и рекламируют сложности характеров своих подопечных. Исследователь Дональд Томпсон рассказывает про сотрудницу галереи «Мальборо», которая спасала картины Френсиса Бекона от самоуничтожения, возила в прачечную его белье, оплачивала счета и налоги, а главное, выкупала художника «у тех, кому он проиграл деньги (а один из таких кредиторов угрожал отрезать ему руки), и даже утешала брошенных им любовников»[108].

Действительно трудно создать объект внимания из того, что людей не интересует. Однако если обсуждают мазохизм художника и его девиантное поведение, это не значит, что нечто любопытное есть и в его живописи. Но люди, отдыхая в Интернете, с большей вероятностью клюнут на жареный факт, добавив, таким образом, популярности произведениям художника.

Восход каждой звезды современного искусства следует изучать отдельно, принимая во внимание действия заинтересованных сторон и фактор случайности. Иногда только после того как художник становится знаменитым, в его работах начинают настойчиво искать что-то особенное.

Можно думать о популярности как о покорении Эвереста, победе. Однако в жизни все не так драматично. Когда существует сегмент спроса, что-то в нем обязательно будет популярным.

Не исключено, что сегодня перед некоторыми произведениями сами музейщики впадают в ступор. Но у крупных музеев есть бюджет на закупку работ современных художников, и он должен быть освоен.

Как вообще понимать современное искусство?

Просто будь собой. Нет, не так.

Общество

Мысль, что «все можно постичь интуитивно», – болезнь нашего времени. К счастью, ею не страдают хирурги. Сначала знание, практика, а только потом понимание и никак не наоборот.

Наше понимание в каждый из моментов в первую очередь опосредованно количеством произведений, которые мы знаем. То есть нужно проявить интерес, уделить время осмотру. Замените «я ничего не понимаю в современном искусстве» на «это первое произведение такого рода, которое я вижу, я пока не выбрал, с чем его сравнить». И да, даже в этом случае у вас может быть собственное мнение.

Считается, что нужно выбирать сердцем, выбирать то, что нравится, не следовать за мнением большинства. Но многим одобрение окружающих жизненно необходимо. Говорить, что люди болезненно реагируют на новое, потому что не доросли – это даже не снобизм, это инфантилизм. Люди вполне могут быть к этому новому безразличны. Не покупайтесь, услышав, что вы глупый или недостаточно продвинутый человек, если не приветствуете современное искусство. Люди, которые так говорят, скажем аккуратно, имеют иллюзии по поводу своей воспитанности.

В прежние века элитизм был естественен: элиты одевались, двигались и ели иначе, чем 95 % населения. Элитизм выражался, в частности, в иерархии жанров, их делении на высокие и низкие. Важно не то, что у кого-то чего-то в количественном отношении было больше, а то, что считалось, что у этого кого-то другая природа, лучше, чем у остальных. «Не от мира сего» – это красивая метафора, но если воспринимать ее буквально – элитизм.

Основа элитизма отнюдь не в утонченности манер, а в монополии на насилие. Люди внушаемы, однако никто пока не умеет гарантированно склонять человека к своей точке зрения, не угрожая ему при этом кистенем. С кистенем-то каждый может.

С развитием горизонтальных связей и общего образования, то почтение, которое раньше люди естественным образом проявляли ко всему, что связано с правящим классом, заменяется богатой палитрой реакций: безразличие, исследовательский интерес, симпатия, презрение. Институты с вековой репутацией, заигрывающие с современным искусством, сталкиваются с тем, что посетители перенимают правила игры эпатирующих деятелей, а именно, кусают бананы за 120 000 долларов, вешают свои фотографии в музеях, прощупывая новые границы дозволенного. Они относятся к идиотским выходкам художников без ожидаемого пиетета, потому что больше не верят в элитизм. Сегодня нельзя сказать «этому человеку можно лаять в музее, потому что он художник, а тебе нет». Точнее, сказать-то можно, но слушать не будут. И музеям предстоит выработать свой ответ на эти ситуации, это один из вызовов XXI века.

Будущее

Ближайшее будущее уже наступило. Вы же не думаете, что все, что делается сейчас, испарится, все процессы будут остановлены, а галеристы, посыпав голову пеплом, отправятся пахать землю? Нет, каждый из участников процесса надеется, что на его век хватит, планирует жить долго, сыто и заниматься тем, что у него получается.