Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство

Аукцион призван продавать, классический музей – сохранять, изучать и показывать. Классический музей нужен галеристам больше, нежели они ему. Именно галеристы пропагандируют образ художника «не от мира сего», стараясь принести в изобразительное искусство элемент шоу-бизнеса, развлечения. В музеях работают не всеведущие боги, а люди, которые, выбирая современных художников, могут опасаться насмешек со стороны арт-сообщества.

Аукционы не всемогущи. Не у всех желающих продаваться дорого это получается (откусивший банан Маурицио Каттелана художник до цен Каттелана пока не догрыз). И не все работы растут в цене. Из художников XX века, «фигурировавших в каталогах “Кристи” и “Сотби” двадцать пять лет назад, сегодня вы сможете найти на крупных аукционах меньше половины»[105].

Но рассказывают чаще об успешных случаях. К тому же цены на аукционах подогреваются искусственно (реклама, разжигание духа конкуренции, выкуп дилерами своих работ, чтобы они не оставались непроданными, роскошные каталоги). Поэтому топовые продажи действительно впечатляют.

Велика роль внеэстетических факторов: социализации и самопрезентации, желания элит иметь еще один способ хранить деньги, особенно если к их происхождению могут возникнуть вопросы. Критик Роберт Хьюз сказал о нью-йоркских коллекционерах: «Бо́льшую часть времени они покупают то, что покупают все. Они ходят большими стаями, как тунец, и все совершенно одинаковые. В стае они чувствуют себя в безопасности. Если кто-то один захотел Шнабеля – тут же все захотят Шнабеля, один покупает Кейта Харинга – тут же будет продано еще двести его вещей»[106].

Если откровенная заумность кураторских текстов кажется вам непонятной, вспомните викторианскую эпоху, когда правила этикета максимально усложнялись, «чтобы до смерти напугать любую неискушенную девушку с амбициозными социальными устремлениями из богатой, но не знатной семьи»[107].

Музеи на распутье

В музее каждая вещь обретает иное значение, не такое как в жизни. Это касается и старых произведений, и современных. Многое в восприятии произведения искусства зависит от того, где оно находится, чем окружено, с чем мы его сравниваем. В советские времена антиквариат мог пылиться, выбрасываться, не цениться вовсе. Сегодня каждая фарфоровая статуэтка имеет такое же внимание к себе, как театральная примадонна на сцене – у нее есть свое пространство, подсветка, бирка, забота историков и реставраторов.

Все старое и известное воспринимается как уютное и безопасное. А новое как небезопасное, даже если оно придумано с той же изобретательностью. Вы можете мысленно поставить любое произведение XIX века на постамент, сделав его единственным экспонатом в зале, но вокруг него по-прежнему будет музейное пространство, которое у любого человека, кроме туземца или ребенка-маугли, ассоциируется с вековыми традициями почитания.

Некоторые из музейных экспонатов становятся звездами. Когда мы говорим о том, что хиты популярны в силу внеэстетических факторов, это не значит, что «на самом деле» они плохие, это значит, что менее известные работы того же уровня не хуже.

Еще в прошлом веке считалось, что в портрете есть «психологическое», а в абстрактной живописи – чистая форма. Сегодня, «отвисевшись» в музеях, беспредметная живопись традиционна. «Человеческого», личного, медитативного в ней видят больше, чем в академичных портретах, где каждый соответствует своей социальной роли. Потому что вещь не существует сама по себе, а только в контексте других предметов, идей, институций. У образованного зрителя эта «рама внутри» побогаче.

Глядя на стремительный взлет цен на полотна импрессионистов и на туристическую привлекательность шедевров архитектуры, современные правительства могут ставить перед музеями задачу собрать современных гениев. Харизма Рубенса исчезла, письма современников сохранили только воспоминания о ней. Ни он сам, ни его влиятельные друзья больше не могут пригласить директора музея на ужин. Однако в случае с живыми художниками все внеэстетические факторы действуют. Условия, в которых совершается отбор произведений старых мастеров и современных художников, неравнозначны.

Увидим ли мы гениев, равных титанам прошлого?

Во-первых, мы среди них живем. А во-вторых, следует разделять произведение и раму. У мертвого гения есть его недосягаемость, признание ушедших поколений. Такого контекста не будет ни у одного живого художника. Галеристов, которые приходят в музеи, чаще всего интересует не видение художников прошлого, а некритичное отношение аудитории к шедеврам и их популярность. То же можно сказать и о брендах, которые используют картины в своих рекламных кампаниях.