Удар иглы

— Верить честному слову человека, чей разум зиждется на трёх китах — измене, подлости и алчности. Как можно? — удивился Винер.

Да и я был уверен, что этот тип при первой возможности с удовольствием вгонит нож в наши спины, какую бы признательность ни испытывал он к нам за то, что остался в живых.

— Клянусь, я никогда…

— Не клянись. — Адепт взял его за волосы. Теперь они смотрели друг другу в глаза. — Я знаю, что ты больше не возникнешь на нашем пути. Ты, подлый кровопийца и воришка, слабый духом, погруженный в пороки, ты, ничтожество, попытался встать на пути камнепада, который размозжит не только твоё тело, но и ввергнет в вечный мрак твою душу! Ты видел лишь малую часть, которую тебе не нужно было видеть, и не дай Бог тебе увидеть больше. Топор палача и виселица покажутся тебе благом, а костёр инквизиции — ласковым домашним очагом, ты будешь о них только мечтать. Исчезни с моих глаз и не попадайся на них больше.

Адепт отпустил волосы Джованни, и голова бандита глухо ударилась о стену. В его глазах метался ужас, близкий к панике. Я видел, что каждое слово Адепта иглами вонзалось в его сознание. То, что он не смог понять в словах Адепта, он прочёл на его лице.

— А теперь уходи. И забудь о нас.

— Разве это забудешь, — прошептал Джованни. — Но вы меня больше никогда не увидите.

После того как Джованни, качаясь как пьяный, покинул каюту, Генри осведомился:

— А вы уверены, что он не преподнесёт нам никакой подлости?

— Уверен. А ты не уверен, Генри? — усмехнулся Адепт.

— Пожалуй, я тоже уверен, — негромко отозвался Генри; я увидел, что он бледен как смерть. — Эх, и угораздило же меня, честного вора, связаться с вами…

* * *

Дон Орландо любил тихие севильские вечера, когда спадает дневной зной, ветер несёт с собой прохладу и ароматы плодовых деревьев, а также умиротворение и спокойствие. Сознание будто проясняется и хочется размышлять о возвышенных материях. Душа в вечерние часы ближе к Богу, Особенно нравилось Орландо Вилласу проводить эти вечера со своим старым приятелем доном Алонсо Диасом, одной из самых светлых голов в университете. Алонсо был человеком угрюмым и серьёзным, но почему-то ему никогда не удавалось внушить к себе соответствующее отношение. Окружающие скорее находили его забавным и смешным чудаком. Он обладал безупречной логикой, способен был на полёт фантазии, но вместе с тем его сверх меры сковывали религиозные догмы. Он мечтал соединить католическую идею и учения великих античных мудрецов, доказать, что речь и тут, и там шла в принципе об одном и том же. Получалось у него это неважно, хотя он и сделал несколько любопытных выводов и наблюдений, чем снискал зависть своих коллег, погрязших в лености ума, пустых спорах и больше озабоченных приобретением благ телесных, чем духовных.

Как обычно по средам, дон Алонсо появился в доме у Вилласа. Он был, как всегда, строг, подтянут, одет в чёрное. Его седые волосы рассыпались по плечам, длинное привлекательное умное лицо было чуть бледнее, чем обычно. Время от времени он нервно косился куда-то в сторону, будто ждал, что там кто-нибудь появится.

— Вы чем-то встревожены, дон Алонсо? — спросил Виллас.

— Нет, я ничем не встревожен.

— Мне показалось, ваше самочувствие оставляет желать лучшего.

— Я чувствую себя хорошо, как никогда, — резко, почти грубо, отрезал Алонсо, чего за ним обычно не водилось.

Виллас не привык приставать к людям с расспросами, а зря. В тот день назойливость и любопытство могли бы оказать ему неоценимую помощь.

— Думаю, мы сперва поужинаем, а затем я покажу вам книги, которые вчера мне посчастливилось приобрести.

— Буду рад, — буркнул Алонсо.

Слуги принесли еду. Дон Орландо обычно очень мало ел на завтрак и обед, но зато отводил душу за ужином. Он сознавал, что подобный образ жизни не самый здоровый, но поделать с собой ничего не мог. Алонсо обычно не предавался чревоугодию, но рад был отведать редких деликатесов из числа тех, которые всегда водились в этом доме. Правда, сегодня его не радовали ни дичь, приправленная индийскими пряностями, ни паштеты, ни редкие заморские фрукты. Он будто бы задался целью испортить весь вечер, и вежливый, выдержанный дон Орландо решил, что гостю эту задачу удалось решить. Алонсо сидел, нахохлившись, как монастырский голубь, и неодобрительно глядел на заставленный яствами стол.

— Вы всё же больны, мой дорогой Алонсо. У вас пропал аппетит.

— Нет. Просто я не хочу предаваться излишествам.

— Это не излишества, — устало произнёс Орландо. — Это только хороший стол.

— Я долго думал в последнее время и пришёл к выводу, что наступила пора взглянуть на свою жизнь с точки зрения вечных законов, данных нам Господом. Нельзя идти по пути ублажения плоти и надеяться на спасение.

— Вы говорите это серьёзно? — наигранно удивился дон Орландо. — Уж не думаете ли вы устремить свои стопы по тернистому пути аскезы?

— Вы слишком легко относитесь к этому. Тертуллиан учил: «Изнуряя плоть, ты обогатишь дух свой».

— Бросьте, мне вовсе не улыбается повторять благочестивые подвиги святого Доминика.