Удар иглы

Резкий телефонный звонок вернул меня в суровую действительность.

— Выезжаю, — сказал я.

* * *

Следующий день порадовал меня телеграммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: «Принять все меры… дело на контроле… будет оказана помощь». Ну, спасибо. Московские журналисты, падкие на мертвечину, прознали о случившемся. В «Вестях» прошла информация о трагедии, диктор выдала какой-то обличающий текст о потере нравственных ориентиров в обществе. С утра в пресс-группу управления названивали корреспонденты центральных газет. Наиболее настырные каким-то образом узнали мой телефон, и я голосом робота-автоответчика, несмотря на просьбы, посулы, угрозы жалоб на самые верха и намёки на обширные связи, отсылал их в пресс-службу. Ещё и не то будет. Единственно успокаивало, что дело раскрыто, убийца под охраной, так что шторм вскоре затихнет. И можно будет спокойно работать, не гнать лошадей и, щёлкая каблуками, не протирать ковры в начальственных кабинетах. Время есть. Правда, если верить убийце монаха, времени у меня осталось немного… Смешно!

Утром на оперативном совещании я оторвал нескольких сотрудников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и по лакировке квартальной отчётности и бросил на поиски жилища бомжа-убийцы. Он мог проживать где угодно — в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи — народ непритязательный, приспособляемость у них просто потрясающая, они могут жить в таких условиях, в которых в два дня загнулся бы любой отличник модных ныне школ выживания. Надо перерыть весь город. Соответствующие поручения уже даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то этот бродяга должен был засветиться, попасться на глаза милиции или гражданам из вымирающей ныне породы активистов-общественников.

Я предупредил, что мы работаем в пожарном порядке и в самом жёстком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улице бродяг, нищих с плакатами типа: «Помогите, люди добрые, беженцу из Чечни» или с гармошками и балалайками, а также цыган, алкашей, находящихся не в ладах с законом завсегдатаев пивнушек. Всех их «брали крепко за жабры», обещая отправить в спецприёмник, запереть в следственный изолятор или в психбольницу, где, кстати, многим и было место. Истеричные вопли, ругань, вырывающиеся из глоток задержанных, изъятые краденые сумки и кошельки, несколько ложных наводок, которые были тут же отработаны — вот и весь результат почти за день работы. К вечеру в управление привели престарелого одноногого бомжа Васю-антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прицепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, которому оторвало ногу при защите Родины от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Люди, завидев такой призыв, немного обалдевали, в сознании многих Даманский, Халхин-Гол и Шипка были событиями, близкими по времени. Как ни странно, подавали на такую затравку гораздо больше, чем «жертвам» пожаров, наводнений и межнациональных конфликтов. Жил Вася в вагончике на кладбище, расплачиваясь с могильщиками помощью в рытье могил.

Глядя на фотографию убийцы, Вася-антикитаец вспомнил:

— Точно — он. Пытался около собора работать, но недолго. Потом я его в Чумазовке видел. Он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная. У нашего брата редко такие рожи бывают.

— Покажешь лачугу?

— А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать — семь раз ведь крестили. Но Я' зла не держу. Вася не злопамятный. Вася к людям со всей душой. Вася…

— Потом про Васю доскажешь. Поехали, — сказал я.

В жёлтом милицейском «уазике» (в народе их прозвали «канареечками») Вася-антикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе газовая атака доконала бы нас всех. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окошка. Да, придётся «канареечку» дезинфицировать.

Чумазовкой горожане именовали район частного сектора на юго-западной окраине. В последнее время здесь на фоне дряхлых одноэтажных домишек взметнулось вверх несколько дворцов, эдакие сиротские хижины для лиц, недоедавших с детства — это строились городские бизнесмены, наша краса и гордость, крупных воровских дел мастера.

— Вот та лачуга. — Вася указал на одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.

Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что мне даже пришлось застегнуть кожаную куртку на «молнию». Я огляделся и вздрогнул. Неподалёку от меня смерчик кружил прошлогодние листья. На миг мне почудилось, что я узнал его. Что это тот же самый смерчик, который я уже видел несколько раз. Стоп, так можно далеко зайти. Скоро с телеграфными столбами о погоде беседовать начну. С Алей, патологоанатомом и бродягой-убийцей пообщаешься — ещё и не такие мысли в голову полезут.