Удар иглы

Пётр Васильевич Терехин нравился мне всё больше и больше. Он теперь не задавал лишних вопросов и беспрекословно исполнял всё, о чём я его просил. Вот и теперь, когда мне понадобилось узнать о расположении старой заброшенной мельницы, он сразу же вышел из нашей общей палатки и вернулся, разузнав то, что меня интересовало.

— Ветряных мельниц в окрестностях с добрый десяток, — задумчиво произнёс он. Но вас, как понял, интересует скорее всего водяная мельница на Чёртовой речке… Местные жители не любят это место. Считают, что там по ночам собирается нечистая сила, не так давно сгубившая мельника. По-моему, это пустая болтовня.

— Спасибо, друг мой, — поблагодарил я. — Этой ночью сопровождать меня не потребуется. Спите спокойно. Считайте, что я получил увольнение из лагеря на ночь для улаживания амурных дел.

— Но ведь… — попытался что-то возразить мой добрый капитан.

— Провожатый мне не понадобится! — отчеканил я каждое слово, и Терехин оставил меня в покое.

Я понимал, что всё глубже увязаю в какой-то авантюре и что мне вовсе не следовало отказываться от помощи и сломя голову бросаться в пасть тигру. Но что мог значить всё более слабеющий голос разума перед лицом тайны. Полночь, Чёртова мельница — красиво и изысканно, чем-то напоминает французские романы. А мне ещё ко всему и везёт. Как ловко прознал я о месте встречи. Это вселяло в меня уверенность в собственных силах и веру в удачу. Поэтому я самонадеянно устремился навстречу неизвестности, никому ничего не сказав и оставив озабоченного Терехина, опасающегося за меня.

Часам к одиннадцати лагерь угомонился, и окрестностями овладела тишина, изредка нарушаемая перекличками постов, фырканьем лошадей и лаем собак, которые обычно прибиваются к полкам и сопровождают их во всех сражениях. Я поднялся, укутался в тёмный плащ, который не только спасал от холода, но и скрывал в темноте меня самого.

Несмотря на долгое бездействие, прерываемое одной забавой — артиллерийскими дуэлями с турками из Измаила, службу в лагере несли исправно. Через каждые тридцать метров меня останавливали, чтобы удостовериться в личности. Железная рука командующего чувствовалась во всём.

Мне помогало то, что я с детства хорошо ориентируюсь на местности и чувствую направление. Кроме того, ещё днём я запомнил дорогу, ведущую к мельнице. Без труда я выбрался за линию передового охранения.

Дальше мне следовало углубиться в рощу деревьев с узловатыми, разлапистыми ветвями и, дойдя до берега одной из речушек, впадавших в Дунай, отыскать развалины старой мельницы. Луна изредка выглядывала из-за туч, и тогда идти становилось легче. Я несколько раз утопал в каких-то лужах, покрытых тонким слоем льда, который утром растопит солнце, падал, и могу представить, какой неприглядный вид теперь имел. Мельницу я всё-таки нашёл, но подойти к ней оказалось не просто, поскольку дряхлая постройка находилась на небольшом островке, затерянном в зарослях камыша и осоки. От мостика, соединявшего некогда берега, остались одни быки. Пришлось раздеться и, прихватив с собой узелок с одеждой, пуститься вплавь.

Бр-р-р, до сих пор мороз по коже, едва припомню! Как я решился на это, сам не пойму. Видно, слишком силён был гнавший меня вперёд азарт. Помогло ещё то, что отец, воспитавший меня в военных традициях, уделял немало внимания закаливанию, хотя и те процедуры я вспоминаю, мягко сказать, без особого удовольствия. Как бы там ни было, я всё-таки вошёл в воду. Речушка оказалась неглубокой, хотя течение валило с ног. Не раз оступившись, я наконец выбрался на островок, оделся. Ничего, чувствовал я себя лучше, чем можно было бы предположить.

Я коснулся ладонью скользкого, противного на ощупь колеса, надавил на поручни перил, которые неожиданно легко, с треском поддались. Да, тут всё обветшало, готово рассыпаться в прах. Прислушался: в тишине слышался лишь плеск воды. Нагнулся, заглянул в окошко — кажется, внутри пока никого… Ну что ж, рискнём.

Я толкнул ногой дверь и вошёл в большое, с низкими потолками, о которые немудрено стукнуться головой, помещение. Оно было изрядно захламлено. Полуразвалившаяся грубая мебель, мельничные жернова в углу, мешки, мусор. Мне повезло, что здесь пока не было ни единой живой души.

В этот момент до моего слуха донёсся скрип вёсельных уключин, а затем послышались голоса негромко переговаривающихся людей. Шум постепенно приближался, и вскоре при свете луны я различил тёмный силуэт лодки и двух человек в ней. Лодка уткнулась в берег. Я поспешил спрятаться среди груды мешков с заплесневелым зерном в одном из укромных уголков.

Только я устроился поудобнее, как крыльцо заскрипело, кто-то вошёл внутрь.

— Пожалуйте, господин Никитин, — проговорил первый вошедший.

Из своего убежища я сумел хорошо рассмотреть его. Это был кривоногий драгунский офицер невысокого роста, плотного телосложения, какой-то неспокойный, дёрганый. Этим он мне напоминал Никитина «номер один», убитого на постоялом дворе, И так же как у того, вертлявость эта не вызывала усмешки, так как в этом человеке ощущалась внутренняя энергия и сила. Создавалось впечатление, что он способен на многое. Щека драгуна была обезображена страшным шрамом, похоже от сабельного удара. В руке он держал фонарь, отбрасывающий жёлтый свет на его хищное лицо.

— Вы уверены, что здесь никого нет? — опасливо осведомился лже-Никитин мягким, вкрадчивым голосом.

— Какое там. Лучшего места, слава Тьме, не найти.

Тут я стал свидетелем странного действа: оба встали на колени, коснулись пальцами щёк друг друга и, проговорив одновременно: «Приветствую тебя, слуга Великого!», — застыли в молчании. Первым нарушил тишину лжегусар, произнеся каркающие и противные, незнакомые мне слова, от которых веяло смертным холодом:

— Сбргвито казрст! — Потом тихо добавил:

— Я пришёл, чтобы от имени Мудрых узнать результаты твоих трудов и указать дальнейший путь. Готов ли ты к этому, слуга Великого?

— Я готов к этому и жду с нетерпением твоих слов. И готов довести до сведения Мудрых всё то, что мной сделано. Осмелюсь сказать, сделано не так уж мало.

Дальше они говорили, то повышая, то понижая голос. Многое я разобрал, ещё больше — нет. Они перемежали русские, французские, турецкие слова, а также слова языка, которого я не только не знаю, но которому даже не нахожу аналогов. Да и вещи говорились частью понятные — об отравлениях каких-то людей, похищениях важных документов, но большей частью совершенно туманные. Сердце моё упало, когда кривоногий драгун перешёл к тому, что касалось непосредственно меня. Сразу вспомнилась история, рассказанная Дробышевым, о чудачествах светлейшего Потёмкина.

— Вся армия говорит о том, что Потёмкин посылал гонца за башмаками в Париж. Это было сделано им для отвода глаз. Он вручил своему адъютанту пакет на имя французского банкира и несколько писем к своим агентам в Париже. Прибыв во Францию, где бушует революция, Баур тайно встретился с нужными людьми, отдал им бумаги, предписывающие определённые действия. В то же время он получил у банкира князя шестьдесят тысяч червонцев и самолично вручил их любовнице министра иностранных дел Франции. Она и украла для Баура документы, среди которых находились планы минных полей у Очакова и Измаила. Именно поэтому Очаков пал быстрее, чем мы ожидали. Эти карты уже здесь, и они будут нами уничтожены. Это сильно затруднит действия русских.

— Глупости, с них наверняка сняли копии, — усмехнулся лже-Никитин.

— Неважно, — отмахнулся драгун. — Главное, мне кинуть свой взгляд на эти бумаги.

— Зачем, брат мой?

— Они помогут мне. Стихия огня… Голубой камень… Вы понимаете?

— Понимаю, брат мой.

Дальше вообще разговор стал каким-то дурным и маловразумительным. Я смог лишь услышать:

— Луна в одиннадцатом доме. Негативное влияние Сатурна… Дипозитор пятого дома… Поведение натива и разрыв связей…

Чертовщина какая-то. Что-то жуткое было в этих словах.

— Тихо! — вдруг повелительно взмахнул рукой лже-Никитин. — Сюда кто-то идёт.

Действительно, от реки послышались плеск воды, кашель, грубые голоса.

— Это мои люди. Ближайшие помощники. Они отмечены печатью, и им можно доверять во всём. Они — основа моего могущества здесь. Они — инструмент, которым я тку своё полотно.

Вскоре в дверях появились новые гости.

— Сколько вас? — высокомерно спросил лже-Никитин.

— Нас пятеро, — послышался сдавленный от волнения голос. — Все мы ничтожные песчинки под Его ногами, да покроет Его тень весь мир.

— Подойдите ко мне по одному и осветите свои лица, — потребовал лже-Никитин.

— Да будет так, — кивнул драгун.

Один за другими подходили прибывшие, полнимая фонарь с зажжённой свечой на уровень лица; Некоторые были в солдатской, но большинство в офицерской форме. В последнем я узнал солдата Прянишникова — того самого, через которого передавали записку.

— Перед вами посланец Мудрых, — торжественно произнёс драгун. — Он передаст вам их слово.

— Слово, произнесённое от имени Мудрых, обязывает вас к повиновению и послушанию. А потому, — тут он запнулся и прислушался. — Тише… Там кто-то притаился!

Он ткнул пальцем в направлении мешков, и я мог только с сожалением отметить про себя, что он прав. За этими мешками притаился я, и теперь проклинал идею, пришедшую мне в голову, — воспользоваться длинной речью посланца и пристроиться поудобнее. Кто мог знать, что у него такой тонкий слух? Я представил, что эти малосимпатичные господа способны сделать со мной, — и мне стало как-то не по себе.

— Проверь, — кивнул драгун Прянишникову.

Тот, прихватив ружьё со штыком, направился к мешкам. Я вжался в стену и затаил дыхание. Солдат отшвырнул несколько мешков, но потом, решив, что это займёт слишком много времени, поднял ружьё и нанёс с размаху удар. Он был направлен в мою сторону, но штык прошёл в каком-то сантиметре. Остальные удары тоже оказались безрезультатными. Дуракам, как говорят в народе, везёт! А то, что я был дураком, ввязавшись в эту историю, в тот миг я понял очень ясно, Правда, к сожалению, это понимание недолго держалось в моей голове.

— Там нет никого, кроме крыс, — сказал немного запыхавшийся Прянишников.

— Видать, почудилось, — кивнул лже-Никитин, — Итак, слушайте. Вы довольно потрудились на благо нашего общего дела и достаточно сил вложили ради приближения вожделенного часа. Вы привнесли ещё одну песчинку в основание великого монумента.

— Да будет так, — прошептал драгун.

— Вы прошли шаг на нелёгком и дальнем пути по выжженной пустыне, которым мы идём бок о бок с вами, братья, И теперь надо сделать ещё один шаг, может быть, самый трудный, необычный, требующий от вас полной верности.

— Мы готовы, Магистр, — прошептал драгун. — Опасностей для нас не существует. Крови нам не жалко не только чужой, но и своей. Пусть Мудрые только прикажут.

— Нет, на сей раз крови не потребуется. Потребуется одно — смирение. Вы сделали всё, что было нужно. Теперь настал час наблюдать за всходами, за последствиями ваших нелёгких трудов. Отныне вы в спокойствии и любопытстве можете взирать на сей забавный театр. Но… вмешиваться в события вы больше не будете.

На секунду в помещении повисла тишина, потом раздался удивлённый вопль кривоногого драгуна:

— Как?! Почему?.. Мы втащили камень на гору., остаётся лишь небольшое усилие, чтобы пустить его под откос, и тут вы говорите — остановитесь! И это воля Мудрых? Почему, ну почему она такова?

— Вы же знаете, барон, что не наше дело обсуждать приказы тех, кто проник в суть вещей гораздо глубже нас и знает то, что нам знать не суждено, — развёл руками лже-Никитин и обернулся к остальным:

— Итак, вы слышали волю. Передайте её вашим людям и людям наших людей. А сейчас идите, и да будет простираться над вами тень Отца нашего.

Кроме лже-Никитина и драгуна, все удалились. Плеск вёсел вскоре затих.

— Я не понимаю вас, Магистр! раздражённо воскликнул драгун. — Сделано всё, чтобы жатва Отца нашего была обильна и богата. Что же мешает нам довести начатое дело до конца?

— Откуда вы знаете, барон, в чём Его промысел, какими путями ложится и простирается над миром Его тень? И что нам необходимо сейчас — активное действие или тихое, смирённое созерцание? Из смертных это ведомо одним Мудрым, ибо только они в состоянии холодно и разумно просчитать всё. Поэтому и носят они такое имя и имеют право направлять помыслы и действия нас, нижайших слуг Его.

— Нет, Магистр, вы не правы. И сами знает это. Не одним Мудрым доступны тайны чёрных глубин. Почему вы думаете, что они недоступны мне? Мне, который с младых лет посвятил себя постижению истины и учителем которого был сам Пенгос Великий! Я тоже научился делать выводы и просчитывать Его промысел. И во многом мог бы поспорить с Мудрыми!

— Я не ослышался? — приподнял бровь лже-Никитин.

— Нет, не ослышались. Моих знаний хватит, чтобы определить и место своё, и роль свою с такой точностью, которой могут позавидовать даже они. Я пойду своей дорогой!

— Вы отказываетесь выполнять волю Мудрых?

Драгун молчал некоторое время, потом громким каким-то змеиным шёпотом, зловещим и отчаянным, протянул:

— Отказываюсь… Если бы я мог изложить им свои мысли, они бы меня поняли.

— Вы отважный человек. Но напрасно рассчитываете на понимание. Вина неповиновения тяжела, непереносимым грузом ложилась она испокон веков даже на плечи тех, кто, казалось бы, навсегда отмечен милостью Великой Тени. Вспомните Магистра Хаункаса. Нельзя сказать, что смерть его была легка.

— Как нашёл свой конец Хаункас никому не ведомо. И, судя по тому, что прошла уже сотня лет, вряд ли станет когда-нибудь известно. Ваш пример неудачен… Я не восстаю против Мудрых. Я восстаю против неверного понимания.

— Я же говорю — вы отважны, отчаянны и… невежественны. Вы не понимаете, что творите, барон. В последний раз спрашиваю я вас: вы подчинитесь?

— Нет!

Больше ничего интересного я не услышал. Тайное сборище людей, чьи взгляды и поступки так и остались непонятны моему разумению, закончилось. Они удалились. Переждав немного, я перекрестился, мысленно прочитал молитву Господу нашему Иисусу Христу за то, что он уберёг меня, и отправился восвояси…